"Уильям Мейкпис Теккерей. Ньюкомы, жизнеописание одной весьма почтенной семьи, составленное Артуром Пенденнисом, эсквайром (книга 1)" - читать интересную книгу автора

- Благодарю за честь, сэр, - ответил Нэдеб, поправляя воротничок
рубашки. - Быть может, настанет день, когда меня оценят. Разрешите внести
ваше достойное имя в список лиц, подписавшихся на книгу моих стихов?
- Разумеется, дорогой сэр! - ответил в совершенном восторге полковник.
- Я разошлю их своим друзьям в Индии. Запишите за мной шесть экземпляров и
будьте так любезны принести их с собой завтра, когда придете обедать.
Тут мистер Хоскинс спросил, не желает ли спеть кто-нибудь из
присутствующих, и каково было наше изумление, когда добряк полковник под
громкие аплодисменты объявил, что хочет исполнить песню. Мне показалось, что
бедный Клайв Ньюком опустил голову и покраснел. Я представил себе, каково
было бы мне, если бы не полковник, а мой дядюшка, майор Пенденнис, пожелал
выказать свои музыкальные способности, и посочувствовал юноше.
Полковник избрал "Шаткую старую лестницу" (весьма мелодичную и
трогательную балладу, которую охотно признал бы за свою любой из английских
бардов) и пропел эту старинную песню, полную какого-то особого очарования,
удивительно приятным голосом, с руладами и фиоритурами в утерянной нынче
манере Инкледона. Певец исполнял свою простенькую балладу со всей полнотой
чувств, и нежные мольбы Молли звучали в его устах с такой неподдельной
страстью, что даже сидевшие в комнате певцы-профессионалы одобрительно
загудели, а несколько бездельников, которые поначалу думали посмеяться,
принялись чокаться и стучать палками об пол в знак своего восхищения. Когда
полковник умолк, поднял голову и Клайв; охватившее его было смущение исчезло
при первых же звуках песни, и он огляделся радостно и удивленно. Нечего
говорить о том, что и мы на все ладь выражали свой восторг, радуясь успеху
нашего нового друга. В ответ полковник кланялся и улыбался с самьи любезным
и добродушным видом - точь-в-точь пастор Примроз, наставляющий преступников.
Было что-то трогательное в доброте и наивности этого спокойного,
бесхитростного человека.
Но тут из разноголосого хора выделился голос великого Хоскинса,
который, стоя на помосте, поспешил высказать свое одобрение и с обычным
своим достоинством предложил выпить за здоровье гостя.
- Весьма вам признателен, сэр, и все остальные, думаю, тоже, - произнес
мистер Хоскинс. - За вас и за ваше пение, сэр! - И, отвесив полковнику
учтивый поклон, он отпил глоток из своего стакана. - Я не слышал, чтобы
кто-нибудь после мистера Инкледона исполнял эту песню лучше, - любезно
добавил хозяин. - А он был великий певец, сэр! Говоря словами нашего
бессмертного Шекспира, ему подобных нам уже не встретить.
Полковник, в свою очередь, покраснел и, обернувшись к сыну, сказал с
лукавой улыбкой:
- Я выучился этой песне у Инкледона. Сорок лет тому назад я частенько
убегал из школы Серых Монахов, чтобы послушать его, да простится мне это! А
после меня секли, и поделом! Господи, господи, как бегут годы! - Он осушил
свой стакан хереса и откинулся на спинку стула. Мы поняли, что он вспоминает
юность - это золотое время, веселое, счастливое, незабвенное. Мне было тогда
около двадцати двух лет, и я казался себе таким же стариком, как полковник,
- право, даже старше!
Полковник еще не кончил петь, когда в таверну вошел, вернее ввалился,
некий господин в военном мундире и парусиновых брюках неопределенного цвета,
чье имя и внешность, наверно, уже известны кое-кому из моих читателей. Это
был не кто иной, как наш знакомец капитан Костиган; он появился в обычном