"Уильям Мейкпис Теккерей. Виргинцы (книга 2)" - читать интересную книгу автора

проводить на охоте; но будь то в Каслвуде или в собственном доме, - что за
жизнь готовит он для бедной Марии, которая привыкла бывать при дворе и на
раутах, танцевать на балах и все ночи напролет играть в карты! Если бы он
мог хотя бы заняться управлением имения... О, он бы честно вел дело и
постарался бы восполнить все, что потерял за свою бесполезно прожитую жизнь
и сумасбродства последних месяцев! В полгода промотать пять тысяч фунтов -
все наследство и все сбережения, сделанные за долгий период его
несовершеннолетия! Он нищий, - если бы не доброта его дорогого Джорджа, у
него не было бы никаких средств к существованию, ничего, кроме старой жены.
Да, он нищий, нарядный нищий, разодетый в бархат с серебряными галунами
(бедняга, как на грех, был в самом лучшем своем костюме)! Каким фертом
явился он в Европу и вот к какому концу пришел! И среди всех этих
сумасбродств в компании своих светских друзей - на скачках в Ньюмаркете или
в кофейне Уайта - был ли он счастлив хоть единый миг здесь, в Европе? Да,
было три-четыре счастливых дня, да еще вчерашний вечер в доме дорогой,
дорогой миссис Ламберт, и доброго бравого полковника, и этих славных
приветливых девушек. И прав был полковник, укоряя его за безрассудство и
мотовство. А он показал себя грубой скотиной, когда сердился на него, и да
благословит их всех бог за то, что они так великодушно старались ему помочь!
Такие мысли поведал Гарри своей трубке, утопая в клубах дыма и поджидая
возвращения брата от тетушки Бернштейн,


^TГлава LIV,^U
на протяжении которой Гарри сидит дома, покуривая трубку

Дед наших виргинцев с материнской стороны, полковник Эсмонд, о котором
упоминалось уже не раз, покинул Англию, чтобы обосноваться в Новом Свете, и
некоторую часть долгого американского досуга посвятил писанию мемуаров о
днях своей юности. В этих записках немалая роль была отведена госпоже
Бернштейн (в девичестве Беатрисе Эсмонд), и так как Джордж не раз читал и
перечитывал писания своего деда, он познакомился с этой своей родственницей
- молодой, красивой, своевольной девицей, какой была баронесса полстолетия
тому назлд, задолго до того, как он ее увидел; а теперь ему довелось снова
свести с ней знакомство, уже на склоне ее дней. Когда поблекли щеки и
потускнел взгляд, радостно или печально женщине, утратившей свою красоту,
вспоминать о тех днях, когда эта красота была в расцвете? Когда сердце
одряхлело, приятно ли вспоминать о том, как горячо оно билось, согретое
чувством? Когда наш дух стал томен и вял, хотим ли мы помнить, как свеж и
бодр он был когда-то, как радужны были надежды, как живо участие, как пылко
и жадно радовались мы жизни? Увы, они увяли теперь: и первые весенние
бутоны, и пышные розы - зрелая красота лета - и сочные плоды осени... увяли,
осыпались, и голые ветви дрожат от зимней стужи.
"А ведь она когда-то была красавицей!" - проносится в голове у Джорджа
Уорингтона, когда его тетушка - нарумяненная, вся в бриллиантах, входит в
комнату, возвратившись с раута. И эти руины были блистательным дворцом!
Толпы поклонников вздыхали у этих дряхлых ног, и блеск этих глаз смущал их
покой. Джорджу припомнилось, как у них дома в Уильямсберге жгли фейерверк в
честь дня рождения короля и он смотрел потом на обгорелый скелет огненного
колеса и пустые патрончики от римских свечей. Когда он раздумывал над