"Уильям Теккерей. Кольцо и роза, или История принца Обалду и принца Перекориля" - читать интересную книгу автора

- Пусть он идет к портному и заказывает, что нужно, а счета отдаст
Разворолю - тот их оплатит. Чтоб ему ни дна ни покрышки, то бишь всех благ!
Он не должен ни в чем знать нужды. Выдайте ему две гинеи[1] на карманные
расходы, душечка, а себе заодно с ожерельем закажите еще и браслеты.
Ее величество, или сударыня-королева, как шутливо величал свою супругу
монарх (ведь короли тоже не прочь пошутить с близкими, а эта семья жила в
большой дружбе), обняла мужа и, обвив рукой стан дочери, вышла вместе с нею
из столовой, чтобы все приготовить для приема высокого гостя.
Едва они удалились, как улыбка, сиявшая на лице отца и повелителя,
исчезла, а с ней вместе и вся его королевская важность, и остался лишь
человек наедине с самим собою. Обладай я даром Д.-П.-Р. Джеймса, я бы в
красках описал душевные терзания Храбуса, его сверкающий взор и раздутые
ноздри, а также его халат, носовой платок и туфли. Но поскольку я не обладаю
таким талантом, скажу лишь, что Храбус остался наедине с собою.
Он схватил одну из многочисленных яичных рюмочек, украшавших
королевский стол, кинулся к буфету, вытащил бутылку бренди, налил себе и раз
и два, потом поставил на место рюмку, хрипло захохотал и воскликнул:
- Теперь, Храбус, ты опять человек! Увы! - продолжал он (к сожалению,
снова прикладываясь к рюмке). - Пока я не стал королем, не тянуло меня к
этой отраве. Я не пил ничего, кроме ключевой воды, а подогретого бренди и в
рот не брал. Быстрее горного ручейка бегал я с мушкетом по лесу, стряхивая с
веток росу, и стрелял куропаток, бекасов или рогатых оленей. Воистину прав
английский драматург, сказавший: "Да, нелегко нам преклонить главу, когда
она увенчана короной!"[2] И зачем только я отнял ее у племянника, у юного
Перекориля! Что я сказал? Отнял? Нет, нет! Не отнял, нет! Исчезни это
мерзостное слово! Я просто на главу свою достойную надел венец монарший
Пафлагона. И ныне я держу в одной руке наследный скипетр. А другой рукою
державу Пафлагонскую сжимаю! Ну мог бы разве бедный сей малыш, сопливый
хныкалка, что был вчера при няньке и грудь просил и клянчил леденца, ну мог
ли он короны тяжесть снесть? И мог ли, препоясавшись мечом монарших наших
предков, выйти в поле, чтоб биться с этим мерзким супостатом?!
Так его величество продолжал убеждать себя (хотя, разумеется, белый
стих еще не довод), что владеть присвоенным - прямой его долг и что если
раньше он хотел вознаградить пострадавшую сторону и даже знал, как это
сделать, то ныне, когда представился случай заключить столь желанный брачный
союз и тем самым объединить две страны и два народа, которые доселе вели
кровопролитные и разорительные войны, а именно: пафлагонцев и понтийцев, он
должен отказаться от мысли вернуть Перекорилю корону. Будь жив его брат,
король Сейвио, он сам ради этого отобрал бы ее у родного сына.
Вот как легко нам себя обмануть! Как легко принять желаемое за должное!
Король воспрянул духом, прочел газеты, доел яйца и булочки и позвонил в
колокольчик, чтобы явился первый министр. А королева, поразмыслив о том,
идти ей к больному Перекорилю или нет, сказала себе:
- Это не к спеху. Делу время, а потехе час. Перекориля я навещу после
обеда. А сейчас займусь делом - поеду к ювелиру, закажу ожерелье и браслеты.
Принцесса же поднялась к себе и велела своей служанке Бетсинде вытащить
из сундуков все наряды.
А о Перекориле они и думать забыли, как я про обед, съеденный год
назад.