"Николай Дмитриевич Телешов. Начало конца (Из цикла "1905 год")" - читать интересную книгу автора

конца и...
И быть не то убитым, не то утащенным в какую-нибудь холодную яму... Что
делать? А хор поет, и сердце трепещет, и призывные слова песни не дают
опомниться:


Вставай, поднимайся, рабочий народ!
Иди на врага, люд голодный!..


А что станется с семьей, если его убьют? Да и чем он может быть полезен
при больном сердце? Да и стоит ли умирать из любопытства, чтоб узнать, чем
закончится вся эта история?.. Он метнул взгляд вперед и назад, вправо и
влево. Каждая минута была дорога. Впереди ломились люди к дверям, а
позади, на эстраде, уже не было никого - ни ораторов, ни председателя. И
Девяткин устремился за теми, кто уходил.
Со страшным трудом протискался он, наконец, во двор.
Здесь толпа была, пожалуй, еще гуще, потому что выходили сюда же люди
из другого здания, тоже с митинга.
Стояла светлая тихая ночь. Только что выпал первый снег, и в воздухе
пахло точно свежим арбузом. Сейчас же стало известно, что все ворота из
сада заперты и что при выходе всех обыскивают; одних отпускают, других
арестовывают. Но невдалеке стоит "черная сотня" и, вероятно, будет бить
всех, кого отпустили солдаты. Девяткин видел, как некоторые прыгали через
забор в соседние дворы. Говорили, что это дружинники с оружием и ораторы,
которым не сдобровать при выходе и которые хорошо делают, что уходят через
забор. Но и этот способ через несколько минут станет негодным. Тогда
Ларион Иванович решил попытать счастья и перелезть к соседям. Но в это
время ктото из стоявших выстрелил в улицу. Сейчас же в народе закричали:
- Провокаторы!
Но было уже поздно. С улицы тоже загремели выстрелы, и было их немало,
и слышно было, как зашлепали пули по крыше, по стенам. Толпа шарахнулась
обратно, и Девяткин вместе с толпой был снова вдвинут в театр.
Там было теперь темно. Электричество кто-то попортил - не то перерезали
провода, не то выключили ток. Единственный на весь зал огарок свечи горел
на председательском столе. Ни песен, ни говора уже не было. Жуткая тишина
стояла в зале, где люди чуть слышно перешептывались в ожидании чего-то
неизбежного.
Вдруг с треском распахнулись двери справа и слева, и в зал с лихим
напором, вытянув впереди себя ружья со штыками, ворвались солдаты, а за
ними пожарные в медных касках, с высоко поднятыми над головами
керосиновыми пылающими факелами. Зал сразу осветился, но зловещим светом,
запахло нефтью и копотью, и жуткие широкие тени запрыгали по стенам. Народ
невольно отпрянул. Полицейский пристав, с револьвером в руках вбежавший в
кольце пожарных, громко и хрипло закричал на весь театр:
- Вон отсюда, подлецы и мерзавцы!
И скомандовал очистить зал.
И зал был очищен - кулаками по шеям, ружейными прикладами по ногам, а в
дверях всех ощупывали, причем женщины взвизгивали, а солдаты весело
гоготали.