"Николай Дмитриевич Телешов. Начало конца (Из цикла "1905 год")" - читать интересную книгу автора

V


Не прошло и двух суток с той ночи, когда Девяткин, потрясенный
пережитым, полуживой от сердечных перебоев, выбрался, наконец, на свободу;
кто-то при выходе его из толпы все-таки влепил ему тогда на прощанье
увесистый подзатыльник и крепким коленом наподдал сзади, так что Ларион
Иванович вылетел на тротуар из сада, как мяч от лапты. Не прошло и двух
суток с тех пор, а московские улицы, перекрестки и площади уже покрылись
баррикадами, которые быстро множились одна за другой. Откуда-то появились
у одних пилы, у других топоры; подпиливались и валились в кучи телеграфные
столбы и фонари, снимались ворота с соседних домов, нагружались один на
другой ящики, бочонки и всякий хлам, и все это, наваленное вдоль и
поперек, опутывалось проволокой, насыпались впереди заграждений разбитые
бутылки и стеклянные пузыри, чтоб кавалерия в случае набега перепортила
лошадям ноги, наваливались грудами доски, двери, столы, корзины, железные
решетки, заборы и все, что подвертывалось под руку; над таким валом
водружали красный флаг или просто лоскут кумача на палке, а за валом
становилась боевая дружина и разные добровольцы, кто с револьвером, кто с
ружьем на веревочке, кто с саблей, а то и просто с дубиной в руках и с
мешком камней на плече.
Иногда вдоль улицы проносились мимо баррикад взводы драгун или казаков,
посылая на скаку за баррикады град пуль, вызывая ими раны, и кровь, и
смерть; но и среди драгун то поникал головой всадник, то спотыкалась или
падала лошадь, то опрокидывался подстреленный солдат.
А еще дня через два загрохотали по Москве пушки. За день сносилось до
основания несколько баррикад, но наутро они снова устраивались на тех же
местах, и заново приходилось их расстреливать, чтобы наутро увидеть
разрушенное вновь целым и как будто невредимым.
Все одиннадцать дней, пока держались на улицах баррикады, Девяткин
просидел дома, выходя с разрешения дружинников только за покупкой провизии
и хлеба, что, по счастью, можно было найти в их же доме. Целыми днями он
сидел у окна, выходившего в забаррикадированный переулок, и прислушивался
к пушечной пальбе. Было похоже, что где-то поблизости встряхивают огромные
ковры, выбивая из них пыль. Он понимал значение и цену этих встряхиваний.
Каждый звук, каждый удар приносил кому-то смерть, делая вдовами женщин и
сиротами детей. Девяткин думал:
"Неужели без драки и без убийства люди никогда не сумеют добывать себе
счастье?"
У него были дети, и он думал в сущности о них. Беспокойство от
неизвестности, что теперь с ними там, в Люберцах, овладело им, и он думал
обо всем этом целые дни; ночами он плохо спал, ворочался, кашлял. Никаких
известий от жены не было, да и быть не могло. Опять все остановилось - и
почта, и телеграф, и поезда. Одиннадцать дней пришлось сидеть ему, как
узнику, да и зачем и куда уходить? На службу?.. Какое может быть теперь
там дело? Никакого, конечно. Разве только сумасшедший рискнет идти в
ресторан в такое время. Да и провизии нет никакой, и купить ее нельзя. Все
равно, пускай вычитают из жалованья за эти дни, но он никуда не пойдет из