"Николай Дмитриевич Телешов. Начало конца (Из цикла "1905 год")" - читать интересную книгу автора

Радостное, праздничное настроение овладело всеми присутствующими.
Многие потребовали вина, а артисты заказали шампанское.
- Да побольше! - весело крикнул знаменитый певец вдогонку Девяткину. -
От такой радости сам напьюсь, извозчика своего шампанским напою! И лошадь
напою!
Весело улыбаясь и пошучивая, артисты вышли из-за своего стола и
поднялись на пустую эстраду, где стояло пианино.
- Споем, ребята, на радостях! - говорил певец товарищам. - Восславим
освобождение!
Мгновенно образовался хор, и зазвучала знаменитая рабочая песня
"Дубинушка", всем известная, пережившая свой век под запретом.
- "Но настала пора, и поднялся народ, разогнул он согбенную спину, -
гремел в огромном зале могучий голос певца, - и, стряхнув с плеч долой
тяжкий гнет вековой, на врагов своих поднял дубину..."
- "Эй-эй, дубинушка, ух-нем! Эй, зеленая, сама пойдет, сама пойдет!" -
стройным хором откликнулись запевале артисты.
- "Подёрнем! Подёрнем!" - вмешалась в песню восторженная публика и всем
залом, вместе с артистами, вместе со служащими и официантами громогласно
протянула в заключение:
- "Да у... х... нем!"
Увлечение овладело всеми. Кто же не знал этих слов, кто не знал этого
припева! Пели все, от мала и до велика.
Кто не умел петь или у кого голоса не было, тот сочувственно гудел, но
все же принимал участие. Все были взвинчены, все были горды, все ликовали.
Артисты долго еще не уходили из ресторана, пили шампанское, потом
.кофе. Часа два прошло, они все еще сидели.
К их столу нередко подходили знакомые, поздравляя их и целуя.
- Чему вы рады? - мрачно сказал один из вошедших. - Чему?.. Вы здесь
сидите да ликуете, а у заставы настоящее побоище. Полиция делает свое
дело: отнимает у людей газетные листки и разгоняет толпу палками, многих
арестовывает. В полицию из толпы полетели камни, а в толпу - пули. Чему
тут радоваться?
Сразу все умолкли.
Девяткин, стоявший в это время у самого стола, вдруг ударил себя обеими
ладонями крест-накрест по груди и, глядя в упор в глаза говорившему,
прошептал в ужасе:
- Как?!


II


Осень стояла тихая, безветренная и сравнительно сухая.
В Москве на бульварах и в палисадниках по Садовым улицам листья с
деревьев уже осыпались, и оголенные ветки прихотливым кружевом чернели на
ярко-багровой полосе вечерней заря. Эта огненная полога недотго пылала на
небе, затем бледнела и угасала. Но она многим и многим напоминала о том,
что творится где-го там, в глубине России, в черноземных губерниях, о чем
идут слухи, долетают тревожные вести. Пылают помещичьи усадьбы, горя г
амбары с зерном, а черная сотня громит в городах еврейские кварталы,