"Владимир Тендряков. Не ко двору" - читать интересную книгу автора

исподней рубахи старом ватнике, пахнущая щами.
- Господи боже, Исусе Христе!.. Стешенька, родимушка, да что же это
такое? Касаточка моя.. Силан! Силан!.. Ты чего там лежишь? Дочь твою
убивают!.. Ведь вахлак-то пьянешенек приперся!
И Федора взорвало:
- Вон отсюда, старое корыто! Нечего тебе тут делать!
- Си-и-илан!
- Мамоньки! Отец! Отец!
В белом исподнем, длинный, нескладный, ввалился Силантий Петрович,
схватил за руку дочь, толкнул в дверь жену.
- Иди отседова, иди! Стешка, и ты иди! Опосля разберемся... Я на тебя,
иуда, найду управу...
- Уйди от греха!
- Найду!
Как отзвук всего безобразного, донесся из-за двери голос тещи:
- Ведь он, матушки, разобьет все! Добро-то, родимые, переколотит!
Стало тихо.
Федор долго стоял не шевелясь.
"Вот ведь еще какое бывает... Что теперь делать?.. Уйти надо сейчас
же... Но куда?.. На квартиру к трактористам, к ребятам... Но ведь спросят -
зачем, почему, как случилось?.. Рассказывать - себя травить, такое-то
позорище напоказ вынести. Нет, уж лучше до утра здесь перемучиться!"
И чтобы только отогнать кошмар темной комнаты - смутные фигуры Стеши,
ее матери с ватником на плечах, тощего, как ножницы, тестя в подштанниках,-
Федор зажег лампу.
Разбросанная кровать, половички на полу, белая скатерка на столе,
желтый лак приемника, лампа под бумажным колпаком... Всплыла ненужная мысль:
"На лампу-то абажур купить собирался, сверху зеленый, белый понизу..." И не
испуг, а какое-то недоумение охватило Федора: "Неужели конец?"
Пол под ногами вымыт Стешей, скатерка на столе ее руками постелена, а
края этой скатерти, знать, подрубала теща, половички, занавески, этот
страшный сундук... Вспомнился выкрик: "Он, матушки, разобьет все! Добро-то,
родимые, переколотит!" Радовался - свое гнездышко! Сейчас, куда ни
повернись, скатерка, половичок - все, кажется, кричит Стешиным голосом:
"Вражина! Куда приперся?" - "Гнездышко, да не свое... Ночь бы здесь
провести, утром что-то придумать надо..."
Хотя на половине родителей, в маленькой боковушке, стояла широкая
кровать с никелированными шарами, с пуховым матрасом, с горкой подушек,
устланная нарядным верблюжьим одеялом, но старики обычно спали то на печи,
то на полатях, подбросив под себя старые полушубки. Остаток ночи Стеша
провела на этой кровати.
Первые часы она плакала просто от злости: "Кто дороже ему, вражине,
жена родная или тетка Варвара?" Но мало-помалу слезы растопили обиду, стало
стыдно и страшно. "Как еще обернется-то? А вдруг да это конец!.." Стеша
снова плакала, но уже не от злобы, а от обиды: не получилось счастья-то.
А счастье Стеша представляла по-своему...
Она родилась здесь, в этом доме, здесь прожила всю свою недолгую жизнь.
Если б кто догадался ее спросить: "Случалось ли у тебя в жизни большое горе
или большая радость?" -ответить, пожалуй бы, не смогла. Большое горе или
большая радость? Не помнит. Когда ей исполнилось семнадцать лет, подарили