"Владимир Тендряков. Не ко двору" - читать интересную книгу авторасердечко... Ломи-ко на них цело лето, а чего получишь? Жди, отвалят...
Силантий Петрович оборвал причитания жены: - Буде! Возьмись-ко за дело. Бражка-то есть ли к вечеру? - Бражка да бражка, что у меня, завод казенный или фабрика? Вечером бригадир снова пришел, но держал себя уже иначе. Прошел к лавке, уселся молчком, снял шапку, пригладил ладонью жесткие волосы, заговорил после этого хотя осуждающе, но мирно: - Лукавый ты человек, Силан. За свою старость прячешься - нехорошо. Ты стар, да куда как здоров, кряжина добрая, а Клавдия и моложе тебя, да хворая... Федор знал, чем кончится этот разговор, и он ушел к себе, завалился на кровать. Пришла Стеша, напомнила ласково: - Не след тебе, Феденька, чуждаться. Пошел бы, выпил за компанию. Федор отвернулся к стене. - Не хочу. Стеша постояла над ним и молча вышла. Назавтра стало известно - Силантия Петровича снова назначили кашеваром. Ничего вроде бы не случилось. Не было ни криков, ни ругани, ни ночных сцен, но в доме Ряшкиных все пошло по-старому. Снова Стеша стала прятать глаза. Снова Федор и тесть, сталкиваясь, отворачивались друг от друга. Снова теща ворчала вполголоса: "Наградил господь зятьком. Старик с утра до вечера спину ломает, а этот ходит себе... У свиньи навозу по брюхо, пальцем не шевельнет, все на нас норовит свалить". Если такое ворчание доходило до Федора, он на следующий день просил у тестя: "Мне бы вилы..." И опять не отец, не Силантий Петрович, просто: "Мне бы..." Федор старался как можно меньше бывать, дома. Убегал на работу спозаранку, приходил к ночи. Обедал на стороне - или в чайной, или с трактористами. А так как за обеды приходилось платить, он перестал, как прежде, отдавать Стеше все деньги и знал, что кто-кто, а теща уж мимо не пропустит, будет напевать дочери: "Привалил тебе муженок. Он, милушка, пропивает с компанией. Ох, несемейный, ох, горе наше!" Особенно тяжело было вечерами возвращаться с работы. Днем не чувствовал усталости: хлопотал о горючем, ругался с бригадирами из-за прицепщиков, кричал по телефону о задержке запасных частей, бегал от кузницы до правления. К вечеру стал уставать от беготни. Тяжелой походкой шел через село. Лечь бы, уснуть по-человечески, как все, не думая ни о чем, не казнясь душой. Но как не думать, когда знаешь, что, поднимаясь по крыльцу, обязательно вспомнишь - третьего дня тесть здесь новые ступеньки поставил, зайдешь в комнату - половички, на которые ступила твоя нога, постланы и выколочены Стешей, постель, куда нужно ложиться, застелена ее руками. Каждая мелочь говорит: помни, под чьей крышей живешь, знай, кому обязан! Даже иногда полной грудью вздохнуть боязно - и воздух-то здесь не свой, их воздух. Стеша, с похудевшим лицом, встречает его тяжелым молчанием, иногда заставал плачущей. А это самое страшное. По-человечески, как муж жену, должен бы спросить, поинтересоваться: что за слезы, кто обидел? Да как тут интересоваться, если без слов все ясно - жизнь их несуразная, оттого и слезы! Кто обидел? Да он, муж ее,- так считает, не иначе. Лучше не спрашивать, но и молчать не легче. Подняться бы, уйти, хоть средь луга под |
|
|