"Владимир Тендряков. Люди или нелюди" - читать интересную книгу автора

войне. И этот густой - топор вешай - воздух колеблется от мощного,
переливчатого, с изнеможенными стонами, с восторженными захлебами храпа. Так
упоенно спать могут лишь солдаты, которым не каждую-то неделю удается
растянуться в тепле во весь рост. А здесь даже многие скинули с ног валенки,
недаром же среди всех прочих запахов победно господствует портяночный. И,
колеблемые храпом, шевелятся огоньки плошек, и сквозь накат, через толщу
земли смутно-смутно доносятся вой и похлесты поземки, гуляющей по снежной
степи. Нет, что ни говори, а райский угол, обиталище счастливцев.
Счастливцы лежали вповалку на полу, тесно друг к другу - ладонь не
просунешь. От стены к стене, под нарами, на нарах, всюду - буйное пиршество
сна.
Один счастливец не спал, голый по пояс (во как тепло!), освободив
дородные и уже немолодые телеса, самозабвенно, с явным наслаждением бил вшей
в нательной рубахе, и отсветы качающихся огоньков от плошек хороводились на
его лысеющем, без малого ленинском, лбу.
- Эй, ты! Дверь! - крикнул он, отрываясь от рубахи, но тут же подобрел
голосом: - Радист! Ты как сюда?..
Я узнал его - дядя Паша из комендантского взвода, постоянно торчал на
часах у землянки штаба полка, недавно его вместе с помощниками поваров,
химвзводниками, хозяйственниками направили в стрелковую роту. В ротах
повыбило людей.
Значит, я все-таки добрался до своих.
- Проскочил ты штаб полка, парень, обратно придется топать. Да это
недалече, километра три. Рядом батальонные связисты, от них по кабелю - не
собьешься. Покуда лезь сюда, погрейся. - Дядя Паша потеснился.
Наступая на спящих, которые со вздохами шевелились, невнятно мычали и
внятно посылали меня по матушке, но не просыпались, я пробрался к нарам и
тут же споткнулся о чьи-то ноги. На этот раз спящий беспокойно завозился под
нарами и выполз на свет плошек. Передо мной предстал... немец. Щекастенький,
сонно розовый, в просторном, сумеречного сукна мундире с
бляшками-пуговицами, он жмурился и застенчиво улыбался, словно хотел
сказать: "Извините, пожалуйста, что я вас так удивил".
- Что это? - не выдержал я.
Круглая мясистая физиономия дяди Паши раздвинулась в ухмылке:
- Вот обзавелись... Третьеводни, смех и грех, среди ночи с кухней на
нашу позицию въехал. Заблудился в степи и - наше вам, здравствуйте. Кашу его
съели, самого хотели в штаб, да там нынче не очень-то нуждаются в таких
"языках". Вот и прижился... Рад поди, Вилли, что отвоевался?..
Вилли жмурился и улыбался, у него были длинные белесые ресницы, детское
простодушие на щекастом лице - лет восемнадцати и того, пожалуй, нет. Мне в
тот год едва перевалило за девятнадцать, и я без ошибки, чутьем угадывал -
кто моложе меня.
По землянке прошла волна холодного воздуха.
- Эй, Вилли! Якушин пришел, встречай, - объявил дядя Паша, натягивая на
себя рубаху.
Приземистый солдат - из-под вязаного заиндевелого подшлемника лишь
воспаленные глаза - переминался у входа, примеряясь, как бы не потоптать
спящих. Наконец он, втискивая заснеженные валенки между телами, подошел к
нам, стянул с головы морозную каску, оказался в ушанке, снял ушанку, остался
в подшлемнике, содрал наконец и подшлемник, открыл давно не бритое, чугунное