"Владимир Тендряков. Люди или нелюди" - читать интересную книгу автора

2

Второй раз нечто подобное случилось четырнадцать лет спустя в Пекине.
Я был в составе так называемой культурной делегации Общества
советско-китайской дружбы. Мы летали по всему Китаю, и всюду нас встречали
пышно, бурно, празднично - толпы, цветы, восторженные лица, страстно
тянущиеся руки, церемонно длинные обеды с бесконечной чередой блюд,
экзотических до несъедобности. Вкушали змей с хризантемами, пробовали
ласточкины гнезда, пили рисовую водку - вкус самогона - за вечную дружбу,
братство, за общий путь до конца, и гостеприимные хозяева кричали нам:
"Гамбей!"
По европейскому календарю наступал Новый, 1957 год. Китайцы свой Новый
год празднуют весной. Но почему-то в наш праздник нас не предоставили самим
себе - мол, отдохните от встреч, выпейте, закусите, поздравьте друг друга -
наоборот, решили усиленно показывать нас молодежи.
Ритуальные беседы за чаем, трибуны, речь о великой дружбе двух великих
народов. Попадаем в недавно организованный Пекинский институт
кинематографии. Должно быть, в этот институт принимают не по таланту, а по
стати. Нас встречают не по-китайски рослые, разбитные и жизнерадостные
парни, одетые, как один, в безупречные европейские вечерние костюмы. И
девушки в костюмах национальных - яркие шелка, золотое шитье. Столько
красавиц, собранных вместе, я не видел в своей жизни - и до, и после, увы!
Были и величавые, до оторопи, до зябкости - мраморные в горделивой посадке
тонкие лица, на вскинутых, утонченно чеканных бровях покоится непомерная
спесь Востока, чужеватый разрез глаз прекрасен, как непостижимое мастерство
древнего азиатского ремесленника, и нет плоти, есть воздушность, нет
походки, есть плывучесть. Но были и с той щемящей одухотворенностью, не
столь красивы, как просты, не бьющие в глаза с налету, а лишь
останавливающие взгляд затаенной добротой, и... ты уже непоправимо
несчастен, твое сердце тоскливо сжимается - такое вот чудо человеческое,
мелькнув раз, пройдет мимо тебя!..
Традиционные кружки чая, но вместо традиционных речей - танцы.
Мне, право же, стыдно за себя и обидно - экий пентюх! Как-то так
получилось, что я всегда оказывался в стороне от танцплощадок. Сказать - не
поверят: ни разу в жизни не танцевал!
Однако мне не дают сидеть бирюком, подходят.
- Товалис...
И взгляд в зрачки, и ожидание, и просьба.
Стыд. Но сильней самого стыда - страх перед стыдом грядущим: вдруг да,
черт возьми, осрамлюсь!
И надменнобровая красавица с легким удрученным румянцем отплывает от
меня. Обидел ее! Надо же!
Новый танец, и снова:
- Товалис...
И взгляд в зрачки. И надежда... А эта из тех - земных, не воздушных,
одухотворенных добротой. Да вались все в тартарары! Была не была!
И я впервые в жизни выхожу с намерением совершить ритуальные движения
под музыку. И, к своему удивлению, с грехом пополам совершаю, хотя и
костенею плечами, поджимаю живот к позвоночнику, стараюсь, стараюсь до