"Владимир Тендряков. Охота" - читать интересную книгу автора

Но москвичам в тот день едва ли
Бывало до календаря.
Шестнадцатого октября сорок первого в Москве была паника, повальное
бегство. Позорный день, равносильный предательству. В печати его не
вспоминали. Эмка вспомнил, мало того - взглянул на него по-своему:
Хотелось жить, хотелось плакать,
Хотелось выиграть войну!
И забывали Пастернака,
Как забывают тишину.
Все поэты в стране писали о великом Сталине. Эмка Мандель тоже...
Там за текущею работой
Жил, воплотивши резвый век,
Суровый, жесткий человек
Величье точного расчета.
Эмка искренне считал, что прославил Сталина, изумился ему. Другие могли
понять иначе. Понять и указать перстом...
Но Эмка был не от мира сего. Он носил куцую шинелку пелеринкой (без
хлястика) и выкопанную откуда-то буденовку, едва ли не времен гражданской
войны. Говорят, одно время он ходил совсем босиком, пока институтский
профком не выдал ему ордер на валенки. Эти валенки носили Эмку по Москве и в
стужу, и в ростепель, и по сухому асфальту, и по лужам. По мере того как
подошвы стирались, Эмка сдвигал их вперед, шествовал на голенищах. Голенища
все сдвигались и сдвигались, становились короче и короче, в конце концов
едва стали закрывать щиколотки, а носки валенок величаво росли вверх,
загибаясь к самым коленям, каждый, что корабельный форштевень. Видавшая виды
Москва дивилась на Эмкины валенки. И шинелка пелеринкой, и островерхая
буденовка - Эмку принимали за умалишенного, сторонились на мостовых, что
нисколько его не смущало.
Мы любили Эмкины стихи, любили его самого. Мы любовались им, когда он
на ночных судилищах вставал во весь рост на своей койке. Во весь рост в
одном нижнем белье (белье же он возил стирать в Киев к маме раз в году),
подслеповато жмурясь, шмыгая мокрым носом, негодуя и восторгаясь, презирая и
славя, ораторствует косноязычной прозой и изумительными стихами.
Вася Малов был коренной москвич, в общежитии не жил. Каждое утро он
вышагивал через сквер к институту своей расчетливо бережной походочкой,
шляпа посажена на твердые уши, табачного цвета костюмчик, галстук, белая
сорочка - вычищенный, без пылинки, отглаженный без морщинки, тишайше
скромный, меланхолично отсутствующий, слабый здоровьем, слабый голосом.
- Здравствуйте, - кивок шляпой, неулыбчивый взгляд.
Студенты переставали читать стихи, расступались. Наш и. о. директора
спешил поздороваться с Васей за руку. Вася на него не смотрел, прислушивался
к себе. А и. о. директора не обращал внимания на неулыбчивость, жал руку,
улыбался сам.
Лично меня Вася ничуть не пугал. Я ни по каким статьям не подходил под
безродного. Я был выходцем из самой что ни на есть российской гущи,
по-северному окал, по-деревенски выглядел да и невежествен был тоже
по-деревенски. И сочинял-то я о мужиках, не о балеринах - почвенник без
подмесу.
Космополитизм меня интересовал чисто теоретически. Я ворошил журналы и
справочники, пытался разобраться: чем, собственно, отличается