"Владимир Тендряков. Охота" - читать интересную книгу автора

интернационализм (что выше всяких похвал!) от космополитизма (что просто
преступно!)?
Ни журнальные статьи, ни справочники мне вразумительного ответа не
давали.
Вся советская литература, которой мы, шестьдесят два студента с пяти
курсов, готовились служить, насчитывала тогда каких-нибудь три десятка лет.
Юлий Маркович Искин как литератор родился вместе с нею.
Революция помешала ему окончить реальное училище, заставила порвать с
тетушками и дядюшками, владельцами галантерейных лавочек на Зацепе,
преуспевающими подрядчиками, не слишком преуспевающими, средней руки
адвокатами. В шестнадцать лет Юлий оказался в паровозоремонтных мастерских
при станции Казанского вокзала. В семнадцать он стал плохим слесарем, но
отменным активистом - председателем цеховой ячейки комсомола, написал свой
первый репортаж о саботажниках на железнодорожном транспорте. Этот репортаж
был напечатан в "Гудке", газете, выходящей тогда от случая к случаю. Юлий
Искин стал рабкором.
Рабкоры... Как ни прославлены эти волонтеры революционной прессы, тем
не менее мы имеем о них тусклое представление, основанное главным образом на
казенных междометиях.
Главная отличительная черта рабкоров - это вопиющая молодость и
связанное с ней буйство чувств и незрелость мысли. Великая Октябрьская
революция вообще была молода. Сорокасемилетний Ленин не только ее патриарх
по авторитету, но и по возрасту. Троцкому тогда исполнилось тридцать восемь,
Свердлову - тридцать два, Бухарину - двадцать девять, а рядовому революции
Федору Тенкову, моему отцу - всего двадцать один год! В двадцать два он уже
был комиссаром полка - отвечал за других, имел право судить и карать.
Рабкорами же становились те, кто жаждал активности, но еще не доспел до
признания, а потому сверхвозбудимость, агрессивная честность при
ничтожнейшем житейском опыте, порой при отсутствии элементарной грамотности.
Они изредка помогали становлению разваленной жизни, но больше путали ее и
разваливали по недомыслию.
Рабкора "Гудка" Юлия Искина боялись деповские "мазурики", воровавшие из
обтирочной драгоценный керосин, но его боялись начальники служб и дистанций,
проверенные в деле спецы. Они требовали дисциплины, а рабкор Искин считал
это зажимом, они пытались воевать с уравниловкой, распределяли допталоны на
обеды среди наиболее квалифицированных рабочих, а рабкор Искин писал на
них - подкуп, разделение на "любимчиков и постылых", нарушение принципа
равенства, создание рабочей аристократии.
"Гудок" стал выходить регулярно, Юлия Искина как наиболее грамотного из
рабкоров взяли в штат. Он печатался на второй и третьей - "серьезных"
полосах газеты, а на последней, четвертой, затейливо-несерьезной, помещал
рассказы уже получивший известность Валентин Катаев, гремел рифмами
фельетонист Зубило - буйноволосый, приземистый Юрий Олеша, острили и
подписывали пока что пустячки совсем никому не известные Илья Ильф и Евгений
Петров.
Как-то само собой случилось, что Юлий Искин бросил писать о простоях
вагонов и начал помещать критические статьи.
Он и в литературе остался рабкором, прямолинейным парнем, который весь
мир резко делил на "наше" и "чужое", рабочее и буржуазное. Есенин
мелкобуржуазен, значит чужой, Маяковский хоть и горлопан, но насквозь