"Владимир Тендряков. Чудотворная" - читать интересную книгу автора

Венька и Родька вместе вышли из учительской. В коридоре, по пути к
своему классу, пряча глаза друг от друга, накоротке переругнулись.
- Зараза ты! Драться полез! Чего я тебе сделал?
- А ты ябедничать сразу! Мне Федька Сомов, помнишь, как съездил! Я ни
словечка никому не сказал.
- И я бы не говорил, да нос шибко распух. Прасковья Петровна сама
дозналась...
Такая перебранка только укрепляла примирение.


14

Тридцать лет Прасковья Петровна учила гумнищинских ребятишек. Жила,
казалось, ровной, без взлетов и падений жизнью: изо дня в день топтала
тропинку от крыльца своего дома до школы, из года в год в определенный день
повторяла то, что в тот же день, в тот же час говорила другим поколениям. И
так тридцать лет! Время она измеряла своими собственными событиями:
- Когда это было?.. Ах, да, помню! В тот год я измучилась с Гришей
Скундиным. В семье у него было плохо, хотел бросить учиться. Способный
мальчик.
А сам "способный мальчик" Гриша Скундин, ныне врач или инженер,
почтенный семьянин, живущий где-то за сотни километров от села Гумнищи,
наверняка давным-давно забыл свою маленькую трагедию, да и, бог знает,
вспоминает ли самое Прасковью Петровну, которой обязан тем, что не бросил
школу, пошел учиться дальше, нашел свою судьбу.
Все прошлое, все тридцать лет работы заполнены удачами и неудачами,
радостями и горем детей, которых учила Прасковья Петровна.
Когда она окликнула Родьку, увидела его испуганный, затравленный
взгляд, то по своему многолетнему опыту поняла: случилась беда, одна из тех,
которую не впервые придется распутывать ей, учительнице Гумнищенской
неполной средней школы.
Во дворе дома Гуляевых стояла распряженная лошадь, разрывала мордой
сено в пролетке. Почуя приближение Прасковьи Петровны, она подняла свою
маленькую красивую голову с белой проточиной от челки к носу.
"Кто ж приехал? Не Степан ли?.." Родькин отец, Степан Гуляев, как и
большинство гумнищинцев, был одним из учеников Прасковьи Петровны.
Но тот, кто сидел в избе и вежливо ответил на приветствие, вовсе не
походил на Степана Гуляева.
Гость был преклонного возраста. Круглое, рыхловатое лицо заканчивалось
мягкой, седой, до легкой голубизны чистой бородкой. Словно чужие на этом
рыхлом лице, вылезали из-под жидких усов полные, с чувственным рисунком
губы. Возле высокого лба росла тощая поросль, зато с затылка и с шеи седые
волосы спадали на воротник грубого и добротного пиджака давно не стриженными
космами. А в общем, незнакомец напоминал сельского интеллигента, учителя или
фельдшера, одного из тех, кто от скуки деревенской жизни начинает
оригинальничать - отращивать волосы и бороду, доморощенно философствует,
скептически отзывается о всяком событии, держится своего рода безобидным
нигилистом.
Старая Грачиха, беседовавшая с гостем, спросила:
- Что там, матушка Прасковья Петровна? Ай опять наш сорванец