"Уильям Тенн. Флирглефлип" - читать интересную книгу автора

вариант. Наповал. Угу, наповал. Выясни, кем он работает - то бишь работал...
то бишь будет работать... угу... а я отыщу парочку спецов из той же области,
и они подтвердят, что он в точности такой же спец, как и они, только тыщу
лет спустя.
- Секундочку, - изумился я. - Тысяча лет - фантас...
Веко Фергюсона дернулось.
- Тащи его отсюда, малыш Джой, - буркнул он. - Это твоя работа. А у
меня своей по горло.
Лишь в номере отеля мне удалось выразить репортеру свое крайнее
отвращение непрошибаемым идиотизмом его культуры. А также его поведением
перед Фергюсоном. Ведь он вел себя так, словно разделял его мнение!
- Не бери в душу, папаша, - ответил юноша, небрежно вытягивая ноги над
боковиной дивана с яркой обивкой. - Давай избегать горечи и упреков. Давай
проживем хоть два дня в роскоши и гармонии. Конечно, я тебе верю. Но
необходимо соблюсти кое-какие правила. Если Фергюсон заподозрит, что я хоть
кому-нибудь и когда-нибудь поверил, особенно типу, который бродил голышом по
Мэдисон-авеню в час пик, то мне придется искать работу не просто в другой
газете, а вообще сменить профессию. Кстати, ведь тебя заботит только одно -
привлечь внимание кого-нибудь из темпоральных эмиссаров. А для этого, как ты
считаешь, необходимо пригрозить им разоблачением, поднять скандал. Поверь
мне, папаша, в наше время можно поднять такой скандал, что про тебя узнают
даже эскимосы, мирно ловящие рыбку возле Гренландии. А австралийские бушмены
отложат бумеранги и начнут друг друга спрашивать: "Ну что там новенького про
Тертона?"
Поразмыслив, я с ним согласился. Болван Бандерлинг вышвырнул меня,
словно старую перчатку, и теперь мне надо приспосабливаться к обычаям этой
дурацкой эпохи.
Когда Бернс кончил меня расспрашивать, я устал и проголодался. Он
заказал обед в номер, и я, несмотря на отвращение к скверно приготовленной
еде в негигиеничной посуде, набросился на нее, едва передо мной поставили
тарелки. К моему удивлению, вкусовые ощущения оказались довольно приятными.
- Когда кончишь набивать брюхо калориями, тебе лучше сразу отправиться
на боковую, - посоветовал Бернс, что-то печатая на машинке. - Ты сейчас
похож на бегуна на стометровку, пытающегося обойти всех на марафонской
дистанции. Совсем тебя загоняли, папаша. Когда я кончу статью, отнесу ее в
контору. Ты мне сегодня больше не нужен.
- Факты достаточны и удовлетворительны? - зевнул я.
- Не вполне достаточны, но весьма удовлетворительны. И достаточно
хороши, чтобы подарить Фергюсону пару счастливых отрыжек. Жаль только...
Вот, например, что делать с датой? Это здорово нам помогло бы.
- Ну, - сонно пробормотал я, - мне больше по душе 1993.
- Нет. Мы это уже обсуждали со всех сторон. Ладно, там видно будет.
Давай спи, папаша.
Когда мы с Бернсом вошли в редакцию, состав ее обитателей существенно
изменился. Целая секция огромного помещения была отгорожена канатами, а
вдоль них через равные интервалы были расставлены плакатики "ТОЛЬКО ДЛЯ
УЧЕНЫХ". Между ними виднелись другие с приветствиями "гостю из 2949 года",
объявляющие, что ""Нью-йоркские фанфары" салютуют далекому будущему", и
совсем маленькие плакатики на тему "Рукопожатия через поток времени" и
"Прошлое, настоящее и будущее едины и неотделимы от свободы и справедливости