"Родольф Тёпфер. Страх" - читать интересную книгу автора

Мне тотчас представились более светлые картины; я вспомнил, как дедушка год
назад сидел на берегу маленького затона, и решил, что он поселится на этом
лугу и будет отдыхать на солнце, как он любил делать в погожие дни июля и
августа. Как всегда бывает после пережитого волнения, ко мне быстро
возвращалось спокойствие.
Однако кое-что меня еще беспокоило. Мы шли мимо черных оград и каменных
плит с надписями. Подле одной из них я издали увидел женщину, погруженную в
задумчивость. Я ожидал, что она оглянется на нас; но она, склоняясь к
могиле, не отводила от нее взгляда. Заглушённое рыдание, донесшееся до нас,
страшно испугало меня. Видя, что женщина неподвижна, я вообразил, что
рыдание слышится из-под поросшего травою холмика. При мысли о мертвеце,
стонущем под тяжестью земли, я оледенел от ужаса. Как раз в это время я
увидел впереди погребального шествия двух мужчин, видимо поджидавших нас.
Чем ближе мы подходили, тем больше пугали меня их обветренные, грубые лица и
угрюмое молчание; а когда процессия остановилась, и я увидел лопаты, кирки и
большую яму, в глазах у меня потемнело, ноги подкосились. Страшные люди
взялись за края гроба, опустили его в яму и, вооружась лопатами, стали
сбрасывать туда землю из кучи, накиданной наверху. К стуку камешков и
костей, ударявших о крышку гроба, мое воображение примешивало рыдания и
крики; когда стук стал глуше, мне почудились сдавленные стоны дедушки.
Скоро мы были снова дома. Мой отец предался безмерной скорби, и я рыдал
вместе с ним, уверенный, что он плачет над муками дедушки, задыхавшегося под
землей.
Должно быть я родился боязливым. Описанные впечатления врезались в мою
память, готовые ожить в ночной темноте и в одиночестве, всякий раз когда
отсутствие иных мыслей, чувств или ясной цели открывало им путь в мою душу.
Но продолжу рассказ о том, как несколько лет спустя мне довелось пережить
еще более сильный страх.
Это было уже в пору моего отрочества. Как бывает в таком возрасте,
сердце мое испытывало все волнения первой любви. Полный мыслей о ней,
погруженный в сладостные мечты, я сделался молчалив и рассеян. Отец
огорчался, а мой наставник утверждал, что к древним языкам у меня нет ни
малейших способностей.
Конечно то была еще детская любовь. Я был влюблен в особу, почти
годившуюся мне в матери, а потому скрывал свое чувство от всех, и тайна
питала это живое и чистое пламя, которое так легко могла погасить насмешка.
Владычицей моего сердца была красивая девица, жившая в нашем доме. Она часто
приходила к моим родителям, а я, по праву своего возраста, свободно мог
бывать у нее. Влюбляясь все более, я стал искать предлогов навещать ее чаще
и оставаться у нее дольше; словом, я стал проводить там целые дни. Она
занималась каким-нибудь рукоделием, а я стоял подле нее и, не смея вздыхать,
болтал; помогал ей разматывать нитки или бросался поднимать катившийся по
полу клубок. Когда она выходила из комнаты по какому-нибудь домашнему делу,
я страстно целовал предметы, до которых она дотрагивалась, натягивал на руки
ее перчатки, и желая ощутить на своих волосах шляпу, касавшуюся ее волос,
напяливал на себя дамский головной убор; при этом я смертельно боялся, что
меня застигнут, и краснел от одного страха покраснеть.
Увы, столь прекрасной любви суждено было стать любовью несчастной.
Девица, шутя, называла меня своим маленьким мужем, но я принимал этот титул
всерьез. Называться так было моей привилегией, я не делил ее ни с кем и уже