"Квинт Флоренс Тертуллиан. Апологетик " - читать интересную книгу автора

произносимое (ибо вы не знаете точно даже имени нашего), обозначает
приятность или благость. Итак ненавидят в людях невинных и имя невинное.
(6) Но секту ненавидят, конечно, за имя Основателя ее. Но что в том
нового, если какая либо секта берет имя для своих последователей от имени
своего основателя?
Не называются ли философы по своим основателям платониками,
эпикурейцами, пифагорейцами? Не называются ли также они от мест своих
собраний и школ стоиками и академиками? Равным образом медики не получили ли
своего имени от Еразистрата, а грамматики - от Аристарха, а повара - от
Апиция?
(7) Однако никого не ненавидят за имя, перешедшее вместе с учением
учителя и на учеников. Конечно, если кто доказал бы, что Основатель худ и
секта худа, тот доказал бы, что и имя худо, достойно ненависти за виновность
секты и Основателя. Поэтому следовало бы прежде, чем ненавидеть имя, узнать
секту по Основателю или Основателя по секте.
(8) Но так как вы пренебрегли следствием и познанием того и другого, то
у вас остается одно только имя, против него только одного идет война, один
только простой звук осуждает и неизвестную секту и неизвестного Основателя,
потому что эти последние только называются, а не изобличаются.

4

(1) Итак, сделав как бы предисловие для порицания несправедливости
общественной ненависти к нам, начну уж защищать дело невинное, и не только
отвергну то, в чем нас обвиняют, но и обращу это на самих обвинителей, чтобы
отсюда люди знали, что христиане не имеют того, что, как им известно, есть у
них самих, и чтобы они устыдились, обвиняя, не говорю, худшие - лучших, но
по крайней мере равные - равных себе.
(2) Мы будем отвечать отдельно на все то, что, как говорят, мы делаем
тайно, но что, как мы знаем, совершают явно те самые, которые нас считают
злодеями, лжецами, людьми, достойными осуждения посмеяния. Когда наша истина
дает отказ всему, то против нее наконец выставляется авторитет законов.
(3) Говорят: после законов не должно делать рассуждений; хочешь, не
хочешь, а повиновение им должно предпочитать самой истине. Поэтому я с вами,
как хранителями законов, вступлю в прения о законах.
(4) Во-первых, какое жестокое постановление вы делаете, говоря: вам не
позволяется быть. И это вы предписываете без всякого гуманного рассуждения;
вы объявляете насилие и несправедливую тиранию, если утверждаете, что нам не
дозволено быть потому, что так вам угодно, а не потому, что того требует
долг.
(5) Если вы не хотите дозволять потому, что не должно дозволять, то,
без сомнения, не должно дозволять то, что худо, и, конечно, этим самым
предполагается, что должно дозволять то, что хорошо. Если я найду, что то
хорошо, что закон твой запретил, то может ли он по тому предварительному
рассуждению запрещать мне то, что он в праве был бы запретить, если бы оно
было зло. Если твой закон впал в заблуждение, то, полагаю, он принят от
человека, а не произошел конечно от Бога.
(6) Удивляетесь ли вы или тому, что человек мог ошибиться, составляя
законы, пли тому, что он поправил свою ошибку, отвергая их? Ибо законы и
самого Ликурга, исправленные лакедемонянами, не принесли ли издателю их