"Борис Ермилович Тихомолов. Небо в огне (про войну)" - читать интересную книгу автора

пистолет в кобуру и, сказав, что вторым рейсом заедет за нами, сел за руль.
Наконец Фома Кузьмич умостился, автоматчики заняли свои места, и Саша,
резво сорвав с места машину, умчался на своих непробиваемых покрышках.
Мы с Архангельским завязывали последние тесемки на зачехленной машине,
когда мое внимание привлек робкий хруст снега под чьими-то неуверенными
шагами. Я оглянулся. Передо мной стоял худой, как скелет, человек в серой
измятой шинели, в кирзовых сапогах и в шапке-ушанке с завязанными у
подбородка тесемками. Это был ополченец. Он вышел из леса и сейчас,
бессильно опустив руки, тяжело переводил дыхание. Он смотрел на меня
большими круглыми глазами, полными неизъяснимой печали и доброты,
страстной надежды и разочарования.
Наконец он отдышался и слабым голосом, который еле было слышно из-за
налетевшего внезапного ветра, сказал без всякой интонации:
- Товарищ летчик, не найдется ли у вас кусочка хлеба?
Я был потрясен. Острая жалость к незнакомцу, презрение к себе за свою
сытость ожгли мне щеки жгучим стыдом. Я был растерян и уничтожен в своих
же собственных глазах. Я был готов провалиться сквозь землю С минуту я не
мог раскрыть рта, чтобы сказать ему, что я - сытый и довольный, собираясь
лететь в Ленинград! не догадался взять с собой хлеба, чтобы здесь хоть
кому-нибудь принести мимолетное счастье...
Сказать "нет" человеку, который смотрит сейчас НЕ тебя с такой надеждой,
было превыше моих сил. Но все же я должен был сказать ему это слово, ибо у
нас действительно не было ничего...
Он, наверное, понял мое замешательство как-то по-своему. В его светлых
глазах вдруг мелькнула настороженность. Я видел отчетливо, он что-то
соображал, прикидывал, и взгляд его глаз стал холодным, стальным.
Мое сердце разрывалось от невыразимого страдания. Как я могу доказать ему,
что у меня действительно ничего нет?
И тут я вспомнил! С неделю назад, когда мы собирались лететь сюда, тетя
Паша дала мне буханку хлеба. Куда я ее дел? Я положил ее в багажник!
Я резко повернулся:
- Ваня! Помнишь, я клал буханку хлеба в багажник: Посмотри, там ли она?
От нетерпения я сам взбежал на крыло, выхватил у Вани отвертку, открыл
багажник и запустил в него руку, Буханка была на месте. Я облегченно
вздохнул и вытащил ее наружу, промерзшую насквозь и жесткую, как камень.
"Такой хлеб давать истощенному, слабому человеку!"
Я оглянулся на ополченца. Он стоял не шевелясь, безучастно глядя перед
собой большими светлыми глазами.
Я спрыгнул с крыла. Сгорая от стыда, подошел к нему ц, робко протягивая
буханку, пробормотал:
- Вы меня извините, хлеб несвежий, жесткий. Но это все, что у нас есть...
Человек очнулся, медленно опустил глаза и посмотрел на буханку равнодушным
взором, будто оценивая значимость предмета, который ему предлагали.
Внезапно глаза его разгорелись. Он словно ожил. Движения его стали
быстрыми, отрывистыми. Он вскинул голову, недоверчиво посмотрел на меня:
- Это вы мне?
- Берите, берите, - пробормотал я.
Он протянул было руки, но тут же отдернул их.
- Всю?
- Ну, конечно же.