"Василий Тихов. О том, как дедушка Карпа колдуном был ("Страшные сказки")" - читать интересную книгу автора

только та полоса, где хозяин сам шёл, выкошена. А парнишечки грозиться
стали:
- Коли не дашь работу, тебя самого замучим! Сам себя съешь, грызь в
требуху запустим. То-то мы на поминках попляшем!
Карпа уж и не знает, что делать: матюком крыть или в колокола бить.
Биси пуще того изголяются:
- Расскажешь кому про нас, вовсе со свету сживём, кожу спустим. Наш
ты теперя, никуда не денешься!
Так и глумятся.
Люди-то бисей не видят, не слышат. Одному деду их видать. Он
попервости, вишь, думал, что чужих разоблачать будет, ан нет, не
получилось. Уж сколько раз к Николаю Бенедиктовичу наведывался - ни
одного не видал. Дед Колян усмешку только строил.
- Ты, - говорит, - не тужи, Карпуша, из-за бисей. Ну их, чужих-то,
от своих житья нет. Ты-то ещё малёхо попортил, а мои уж в голбец едва
влазят. Старуха туда давно не спущается - боится. И всё ить, стервецы,
работу просят. Где ж я им столько работы наберу? Уж и одного здорового в
деревне не осталось. Сам посуди: идёт девка, ядрёная, титьки из сарафана
того и гляди вылезут, ан в чреве её не младенчик - грызь, по ветру
пущенная, требушинку поедом ест. К Рожеству, глядишь, и преставится.
- Страшно так-то, Николай Бенедиктович. Чем же их кроме человечинки
прокормить возможно? Сам говоришь, что все уж в деревне порченые.
- Это, Карпуша, дело поправимое. Они хитры, да и мы не промах. Видал
ты осину? У самой росстани стоит, старая, совсем рассохлась.
- Видал, как не видать, это которая у Кривого лога.
- А как листочки на ей дрожат, видал? Моя осина, мне дадена. Как
биси одолевать начнут, я им такую работу даю. "Пшли, - говорю, - на
старую осину листья считать!" Они хотя и мучители наши, а слушаться
должны! Вот биси на неё и лезут. Считают, считают, а ветер дунет, они со
счёта и сбиваются. Один "Тыща!" - кричит, другой: "Две!", а третий и
вовсе несметуру несёт какую. Так и передерутся, перессорятся. А мне,
глядишь, ослаба хоть на время.
Вот ты, молодой человек, улыбаешься - совсем, мол, Егор Иваныч из
ума выжил, а сам посуди. Голубь-то, вишь, птичка святая, Божья. Господь,
он един в трёх лицах: Бог-отец, Бог-сын и Бог-святой дух. Святой дух, он
тот самый голубь и есть. Так вот, птичка эта святая ни в жисть на осине
свой полёт не остановит. На какую хошь лесину опустится, а на осину
никогда. Колдовское это дерево, бесовское. Опять же почему она колдуну
отдана? Владей, не хочу! Июду-христопродавца знаешь, поди? Дак вот, он
Господа нашего за тридцать сребреников продал - дьявола потешил. А тому
только этого и надо - душу людскую подловить, укараулить. Не стало Июде
покою, вот дьявол в петлю его и затолкал на самую Пасху. Удавился-то он
на осине - с той поры она и дрожит, то ли от бисей, то ли от тела
чёрного, души гнусной. Из осины и для хозяйства ничего путного не
сделаешь. Это только в верхах у нас из неё лодки делают. Ну это так, к
слову пришлось.
Слушай дале, как дедушка мой колдуном был. Хошь, не хошь, а
придумывать с бисями ему много пришлось. Мужика, которого хотел, он так и
не испортил, того ещё раньше лесиной задавило. А куды денешь бисей-то?
Вот он и придумывал. На осину отправит листья считать - они там с