"Василий Тихов. О том, как дедушка Карпа колдуном был ("Страшные сказки")" - читать интересную книгу автора

коляновскими повстречаются да и передерутся. Вот люди осину ту обходить
стали. Как мимо ни пойдёшь, она всё ходуном ходит, чуть не с корнями из
земли выскакивает. Или маку горсть бросит им, чтобы весь до зёрнышка
собрали и пересчитали. Они уж и в рост пошли: юркие, пузатые, гунявые.
Дед их мучицей да болтушкой подкармливал, чтобы его самого не так грызли.
С бабкой мешки разделил - один её, другой дедов. Это уж бабка сама
рассказывала:
- Пошла, - говорит, - я раз в голбец за капустой да посмотреть, чё
это у мужика мука так быстро идёт. Спущаюсь - матушка-заступница! -
сидит у мешка мужичонка бородатенький да муку прямо ладонями трескает.
Морда, как у кошёнка, глаза светятся, на усах мукой обметано. Я ему:
"Кыш, проклятущий!" А он вдруг расти начал, прямо на глазах поднимается,
разбухает. Да так по-нехорошему всё ухватить норовит. И дышать невмочь
стало - задыхаюсь, уж захрипела. Тут, думаю, и конец мой настал. И не
отобьёшься ведь! Меня вон в девках два солдата в кустах поймали, уж и
юбку на голову закинули, да я отбилась. А тут ни рукой, ни ногой не
шевельну. Сама не помню, как я выскочила. Ох, досталось Карпе тогда, до
сих пор мою отметину на темени носит! "Мне, - грит, - рассказывать не
велено, а то вовсе замучают". Тьфу, пропасть! Гадость какая!
И страшно деду, а всё интересно, хоть одним глазком охота поглядеть,
какие они, биси, у других-то. Снова к Николаю Бенедиктовичу пошёл,
больше-то не знает, к кому.
- Ох, паря, не дело ты задумал, ни к чему это всё. Ну что они тебе
на душу пали?! Ладно, коли уж загорелось в трубе, слушай. Только одно
скажу: так всё было, не так - не ручаюсь. Был, говорят, в деревне нашей
гармонист. Фасонистый, гордый не по годам, но музыкант был изрядный. У
них ведь как заведено: денег не плати, только окажи почёт и уважение. Так
и шло всё чин чинарём, но вдруг случилось, что на пирушки его звать
перестали. То ли другой какой гармонист объявился, то ли ещё какая
причина. Заскучал он - обидно стало. Гармонию чуть не на вышку забросил.
А тут вышел раз на крыльцо да и сказал в сердцах: "Хоть бы меня черти на
вечорку позвали!" Ближе к вечеру парни незнакомые приходят: "Ты, что ль,
гармонист?" - "Ну я. А вам-то какая печаль?" - "Зря злишься. Приходи
лучше в баню нашу, поиграй малёхо. Мы тебе хорошо заплатим".
Гармонисту-то того и надо, но для виду ещё поторговался: и идти, мол,
далеко, и денег маловато, и охоты нет на ночь глядя. Согласился всё ж. "А
баню нашу, - грят, - по синенькому огонёчку найдёшь". Пошёл он, как
стемнело. Долго плутал, огонёчек синий его, однако, вывел. Свет от него
какой-то неяркий шёл, будто месяц молодой сквозь тучку проглядывает.
Вошёл парень в предбанник - пусто. Банную дверь приоткрыл - там окромя
огонёчка ничего нет. Прикрыл только, - как козочки по мосту
колготятся, - застучало по доскам, да дверь сама собой и распахнулась.
Глядит, и странно ему делается: парни те же, девки при них незнакомые, да
баскущие такие, что глаза отвесть невозможно, и всё вроде как
положено, - закуски, полштоф на полке - однако что-то не так. То ли
девки больно бесстыжие, ногу чуть не выше колена кажут, то ли парни
больно мордастые да круглые, не поймёшь. Ну да ладно, плюнул гармонист
сквозь зубы, сел в уголок, пальцами по кнопкам пробежал и заиграл. Те
сразу заскакали. И пляска у них такая удивительная, какой он и вовсе не
видал. "Не моя, - думает, - забота, как пляшут. Моё дело маленькое -