"Антти Тимонен, Константин Еремеев. Озеро шумит (Рассказы карело-финских писателей) " - читать интересную книгу автора

гугнил:
- Бабы полезли в дело - дожили... Да у меня два сына, дочери тоже две.
Жить надо? По какому такому праву заречные пожни Савельихе? - И почти в
слезах, в отчаянии заорал: - Не отдам!
А Бередышиха, уперев руки в бока, посверкивая веселым оком, не
оставалась в долгу:
- А права нонче - новые! У Савельевой семь дочерей, ей что - фигу?
Опять на тереба болотные, на десять годов? Мужа нету - беляки убили... А
тебе хватит на речных-то покосах по сто пудов сена огребать - двух коров
завел да нетель, видано ли у нас?
И тут подал из темного угла голос Матвей, потом, распалясь, вышел на
середину:
- Новые права? Раз так, и жить надо по-новому. Вот видел я в России -
коммунией живут. Все общее - земля, сенокос, скот, машины разные есть. Не
нарадуются... А мы? Только и орем: "Новая жизнь! Новые права!" А чего
нового-то? Каждый в свой угол чего может, то и тащит. Только много не
утащишь один, да еще по нашему климату...
"Климатом" Матвей доконал сходку: все притихли - что бы это значило? Но
тут с печи восхищенно загремел бас девяностолетнего георгиевского кавалера
Федоса Бороздина, который, - хлебом не корми, - любил вспомнить "турецкую
кумпанию", "генерала Скобелева" и "битву при Шипке" - довелось ему воевать
там. Замшелый дед радостно зашумел с печи на всю избу:
- Вот Матюха чехвостит, будто турский пулковник!
Изба чуть не лопнула от хохота. А Матвей не только получил дома
изрядную выволочку от любящей, но строптивой супруги за то, что перебил ее
речь, но еще и припаялся к нему Турский пулковник - единственное прозвище,
которое он не признавал и на которое реагировал обидой.
С тех пор и пробежала между Бередышиным и Кокориным черная кошка и "не
брал мир" их уже до гробовой доски. Кокорин, как ни странно, не имевший
уличного прозвища, заглазно и в лицо называл Матвея Турским пулковником,
драчливо петушился в компаниях:
- Коммунию захотел? Все в общую кучу? У меня - хозяйство. А у Матвея?
Один дым! Я буду жилы тянуть, а он с берданкой по лесу гулять?
И надо сказать, что такие речи на взгляд мужиков, не звавших легкой
жизни, имели резон. То, что у Матвея прострелено легкое, засохла почти
перерубленная рука, они знали, но воспринимали это как-то отвлеченно от его
поведения. Бередышин действительно жил не по обычаю: не нанялся на
лесозаготовки, не пошел на сплав, даже лошади не приобрел. Приноровился
весной и летом гнать смолу и деготь, плел корзины на потребу всей округи, а
осенью и зимой занимался охотничьим промыслом. Такие занятия в деревне
издавна почитались побочными, не стоящими серьезного отношения. А тут не
старый еще мужик всю зиму на лыжах бродит, как дите, летом посиживает у
смолокурни - старик стариком.
Андриан же Кокорин, все знали и видели, сам работал, как лошадь, и
семью свою не нежил в безделье. То, что едва научившиеся говорить
деревенские ребятишки дразнили друг друга при случае не "жадиной-говядиной",
а "жадной кокорой" - в расчет не принималось. Ругань не грязь, на вороту не
виснет. Свое прижимает Кокорин - не чужое. Да и сам Матвей Бередышин при
стычке только криво ухмылялся, потрескивал и дымил своей трубкой, но слова
худого про Кокорина не говорил. Он тоже знал, как умел работать Андриан.