"Антти Тимонен, Константин Еремеев. Озеро шумит (Рассказы карело-финских писателей) " - читать интересную книгу автора

лучины и доносился стук топора - Андриан тесал полозья для саней, запасая
работу на долгие зимние ночи. Угревшаяся в постели Марина Архиповна сквозь
дрему слышала, как ее муж стучал трубкой по подоконнику, вытряхивая пепел, и
бормотал:
- С одной стороны, если поглядеть, оно того-этого... А ежели с другой,
то, едрена промышленность, это еще как сказать? Ежели в коммунии так
работать, то оно, конечно, не пропадешь... Однако ежели так работать и в
коммунии, то на кой леший такая коммуния для меня да для Пашки с Петькой? С
другой стороны...
- Хватит полуночничать! - не выдержала Марина. - Залопотал опять, как
косач на току!
Оскорбленный Матвей залез на печь. Оттуда еще долго доносилось: "С
одной стороны... с другой стороны..."
Заметили на деревне: что-то потерял в себе Матвей Родионович - реже
вступал в разговоры, перестал ратовать за коммуну, только беззлобно и как-то
даже устало пошучивал, когда мужики, сойдясь вечером, ругали жизнь: вот ведь
и власть своя, Советская, а что-то не легче становится - как ломили от зари
до зари, так и нынче ломим. Тут Ядран (к тому времени все чаще называли так
Матвея) бросал ставшие уже знакомыми слова:
- Во-во, она, власть Советская за вас думать станет, волоком вас
поволокет к легкой-то жизни - на молочные реки, кисельные берега...
Так подошел тридцать первый год. Зашумела о колхозах и глухая лесная
деревушка, закипела спорами. На одном из бесчисленных собраний бойкий
риковский уполномоченный заговорил о кулаках. И уж совсем было уговорил
мужиков раскулачить Кокорина, да помешал не кто иной, как Матвей Родионович.
- Ты, парень, не торопись... Какой вам Кокорин кулак? Дурак он, а не
кулак - надрывается сам не знает для чего... Андриан чужого труда не
эксплуатировал, так? А что детей своих мучил день и ночь, так с кого
спросить? Теперь вот с женой двое остались. Отдаст в колхоз лошадь и одну
корову - всего и дела!
Уже почти оглохший дед Федос пытался переспросить незнакомое слово, но
на него так рявкнули, что старик долго не мог рот закрыть. А взмокший от
страха Андриан Кокорин при последних словах Матвея взвился сиплым рыком:
- Ага, Кокорин в колхоз корову, нетель, лошадь с телегой? А Турский
пулковник Ядрашка что? Ведро дегтя чужие колеса смазывать?
И тут дед Ядран снова удивил всю деревню. Во-первых, он страшно
обиделся, аж побелел, губу прикусил, медленно протянул:
- Ты, Кокорин, язык не распускай, здеся с тобой не в лесу, здеся
представитель властей имеется. Я тебе не пулковник и не Ядрашка, у меня
имя-отчество не хуже твоего...
Во-вторых, закончив отповедь Кокорину, Родионыч вышел к столу и
повернулся лицом на избу. Дрожащими руками достал из-за пазухи нечто,
завернутое в тряпицу. Склонив голову, необычно глухо заговорил:
- Я, граждане мужики, этого дня, может, десять годов жду... Мне лошадь
и корова без надобности - кишка тонка содержать такую скотину, слабосильный
я, израненный. А купить их могу для колхоза хоть теперь... Вот деньги -
давно копил.
Положил на стол сверток, постоял в напряженной тишине, помолчал. И
снова заговорил:
- Колхоз не коммуна, каждый что заработает, то и получит. Так что и я