"Антти Тимонен, Константин Еремеев. Озеро шумит (Рассказы карело-финских писателей) " - читать интересную книгу автора

хрупанье, сторожкое фырканье и храп коней. Всю жизнь свою провел Савелий на
чужих конюшнях, а своей лошади не заимел. Но любил и понимал коней лучше,
чем людей: председатель знал, кого выбрать конюхом.
Не мог заснуть в ту ночь и Андриан Кокорин: вздыхал, тяжело кряхтел,
ворочался на скрипучей кровати. Странное дело, ему не столько было жалко
Ольшу, сколько жеребенка. Соседа своего клял: "И все-то ему поперед надо
высунуться..." И негодовал, и насмехался: "Ночь одну и был Матюха
лошадником - хозяин называется!"
Бередышин же и вовсе до утра спать не ложился: сидел у окна и любовался
на черневшую на фоне светлого звездного неба конюшню. И радовался тому, что
вошел в колхоз не хуже других прочих - с конем, да еще с каким! А уж с
коровой расстаться и вовсе просто - на кой ляд она им, двоим? Но чувствовал
Матвей, что радость его не шибко натуральна, и от того свирепел на себя, а
пуще, непонятно почему, на соседа: "Опять в последних, волосатый леший,
оказался!"
...Так оно и шло. Потихоньку старели соседи - на седьмой десяток
перевалило. А на поле ли, на покосе ли, все следили-выглядывали - как
работает да что говорит сосед. Матвей в колхозе словно забыл о своих ранах и
сухой руке, может быть, и от времени, только работал наравне со всеми и
косой, и топором, и веслом. В работе не знал себе равных и Андриан Кокорин.
Одна только и была между ними разница: Матвей вовек не рядился о плате,
Андриан же и ногой не ступит, не проведав прежде, сколько за это дадут, да
еще доплату стребует. Но особо за это его никто, не осуждал - привыкли уже.
Перед войной старики совсем сдали, и их вернули к прежним профессиям -
Кокорина на мельницу, Бередышина на смолокурню.
Но ни годы, ни старость не мирили соседей. Не было собрания или
заседания правления, когда бы старики не сцепились. Делят по осени доходы.
Председатель предлагает:
- Надо купить молотилку, кормозапарник, соломорезку, радиоаппарат в
избу-читальню, крышу школьную перекрыть, посуду в детских яслях обновить, в
районе нетелей-холмогорок продают...
Матвей Бередышин при каждом слове Ивана Петровича согласно кивает
головой и дым его носогрейки тянется к потолку изломанным голубым жгутом. А
Кокорин, не дождавшись конца председателевой речи, уже взвивается:
- Эко Матюха кивает головой, как конь от комаров, - завсегда согласный!
На кой нам леший молотилка - век цепами обходились. Радиво, тес, на школу с
какой попышки на колхозные деньги? Сельсовет на что? А на трудодень что,
рубль с копейкой? Матвею все равно, у него трудодней - кот наплакал... А мне
эти ясли вовек не нужны - отдайте заработанное!
Бередышин обычно тоже не ожидал конца кокоринского выступления,
вскакивал, потрясая трубкой, словно саблей, кидался в бой:
- За собой в могилу трудодни потащишь, кокора ты несусветная? Эко, даже
трясется от жадности! Ну куда тебе столько картошки на трудодни? Со своего
участка в подполье не уберешь! Не слушайте его, мужики, продать надо
картошку, а купить все, что Петрович говорит! А что касаемо трудодней...
Таисея, - обращался он к счетоводу, - вынь мою книжку, посмотрим - у кого
больше?
Стариков усмиряли, посмеиваясь над их горячностью.
При жизни в последний раз они поссорились уже в войну. Собирали
средства в фонд обороны. В колхозной конторе в необычной тишине подходили к