"Антти Тимонен, Константин Еремеев. Озеро шумит (Рассказы карело-финских писателей) " - читать интересную книгу автора

столу председателя бабы и старики. Заскорузлой, непослушной рукой Иван
Петрович записывал пожертвования. Росла груда облигаций, денег, обручальных
колец, жемчужных бус, тайно хронимых георгиевских крестов. Матвей Бередышин
положил на стол пачку денег, прижал их массивным золотым портсигаром,
которого до сих пор никто у него не видал.
- Вот они, скромники-бессребреники, - возбужденно задышал тут же
Кокорин, - золотишко хранят!
- Цыть ты, охламон! - зло обернулся Бередышин. - Не твоего ума дело!
Память это у меня о товарищах...
- О товарищах с большой дороги, - злорадно подтвердил Кокорин.
Матвей махнул рукой: в глубине души он давно уже маялся совестью из-за
этого портсигара, подаренного еще в первую мировую войну спасенным им в
ночном бою командиром роты. Он даже ничего не вымолвил, когда Кокорин сунул
на стол тощую пачку замусоленных рублевок, только зло плюнул.
На некоторое время примирила их смерть Кокорина. Умер он осенью на
мельнице. Бабы привезли помолье. Андриан принял зерно, запустил жернова и
сразу принялся тесать полозья для саней. Взмахнул топором раз-другой, и на
глазах растерявшихся женщин повалился лицом в землю.
- Жил бестолково, - высказался по этому поводу Матвей, - а помер
хорошо - за работой! Мне бы такую смерть!
Но по прошествии некоторого времени дед Ядран опять поминал теперь уже
покойного соседа недобрым словом вопреки пословице о покойниках. Словно бы в
насмешку, деда заставили принять мельницу. И там в разных уголках он
обнаружил припрятанные Кокориным мешочки с мукой. Однако даже не это бесило
деда Ядрана. По весне подмыло плотину, и Кокорин забил промоину дерном,
срезанным с угора ниже мельницы. За лето свободно пропускаемая через щиты
вода размыла песчаный увал, и пошли одна за другой валиться сосны,
выхватывая огромные выворотни дернины. Весь склон бора на десятки сажен
потек песком.
И однажды председатель, приехавший навестить нового мельника, не
обнаружил того на месте. Иван Петрович обегал всю мельницу. На плотине с
хлюпаньем всасывалась в лоток вода. В верхнем амбаре спокойно погромыхивали
жернова, перемалывая зерно, внизу тугой струей стекала в ларь мука,
поскрипывала деревянная приводная шестерня, за стеной тряслось и бушевало
водяное колесо... Матвея нигде не видно. Пуста была и сторожка, тлели угли в
печурке, сердито гремел чайник, еще плавал синий табачный дым...
Перепуганный председатель, проклиная про себя мельника, - не в воду ли
упал, старый хрен? - направился вниз по реке и скоро увидел Бередышина. Дед
Ядран возился на песчаном обрыве, натуженно хекал, напористо перерубая
поваленные водой сосны, скатывал обрубки к берегу: вдоль уреза воды был
уложен ряж и завален камнями. А повыше по красному крупному песку тянулась
полоса зеленого дерна.
- Ты ошалел, Родионыч?
- Ошалеешь тут с такими работничками! - свирепо обернулся дед Ядран,
словно забыл о том, что Кокорин уже умер. - Глянь, что натворил, паразит!
Председатель видел. По закрепленному дерну дед посадил уже десятка два
молодых сосенок. Иван Петрович оглядел глухо шумевший бор, размытый угор,
взмокшего от пота старика и с неожиданной для самого себя злостью закричал:
- Само заросло бы! Надорвешься, старый сапог! А в помощь не дам никого,
и не надейся! Нету людей. Понимаешь ты, нету?