"Лев Тимофеев. Поминки (Маленькая повесть) " - читать интересную книгу автора

нашелся и хотел было сказать, что так не годится - все должно быть по
порядку: сначала старшие, вот Анатолий Викторович. Но
Митник, довольный, что его слово откладывается, жестом успокоил
директора: "Ничего, пусть расскажет".
Жорик говорил медленно, постоянно сбивался, останавливался,
возвращался, вспоминал какие-то детали. Но его не перебивали, слушали
молча... Он приехал вчера вечером. Ночевать поднялся наверх в кабинет.
("Вот, оказывается, чья постель осталась на диване, - подумал Митник. - А
я-то, сентименталист... И в шкаф с картинками парнишка, должно быть, до меня
слазил. Но, увы, тоже наткнулся на инвентарные номера".) Перед сном Жорик
открыл какой-то детектив - наугад вытащил из дедовой книжной кучи (Пробродин
любил детективы и, прочитав, бросал их в общую кучу в углу: тут их скопилось
не меньше сотни), - но долго читать не смог, что-то тревожно ему было: "Я
ждал хоть какого-то знака от деда, не верил, что все так кончится". Свет он
погасил около полуночи и хотя не сразу, но все же уснул - устал с дороги.
Сколько спал - не знает. Проснулся он от страшного холода и от того, что
бешено залаяла и тут же жалобно заскулила собака во дворе напротив. Открыл
глаза и увидел, что форточка распахнута настежь, - а ведь он хорошо помнил,
что, ложась, проверил и убедился, что все плотно закрыто. Он решил, что надо
встать, закрыть форточку и укрыться еще чем-нибудь, - и посмотрел туда, где
висит полушубок... и тут увидел, что освещенный бледным желтоватым светом
уличного фонаря, на краю дивана в ногах у него, накинув на плечи тот самый
полушубок, сидит его дед Федор Филимонович. Сидит, чуть сгорбившись, на
Жорика не смотрит и молчит. И диван под ним, чувствуется, слегка
проминается... Жорик оцепенел от ужаса. Сколько времени прошло, сказать
трудно. "Дед, скажи что-нибудь, - решился, наконец, Жорик, - может, ты
чего-то хочешь?" Ф. Ф. молчал. Но в то же время в тишине стали слышны
какие-то голоса, чей-то оживленный разговор, может быть, даже спор, - но
очень глухо, неразборчиво, словно голоса доносились снизу из-под толстого
перекрытия или откуда-то из-за толстой-толстой каменной стены. И тут вдруг в
монастыре ударил колокол - негромко и только один раз, ни с того ни с
сего, - и сразу, словно вырвалась откуда-то нормальная, внятная живая речь,
и знакомый голос деда четко произнес: "...И поэтому надо, чтобы ты, Иван, не
ленился и продолжил дело". - "Какое дело? - спросил Жорик и тут же
спохватился: - Но я же не Иван, я - твой внук
Георгий". "Теперь все равно", - с некоторой досадой сказал дед. "Что
- все равно?" - не понял Жорик... И в этот момент откуда-то резким
порывом возник пронзительный, остро леденящий сквозняк - прямо по лицу, по
глазам ударил чем-то вроде снежной крупы, и Жорик на секунду инстинктивно
зажмурился и тут же услышал, как со страшной силой захлопнулась форточка
(как еще не разбилась-то), и когда открыл глаза, - деда уже не было.
Полушубок висел на своем месте возле двери. Форточка была плотно закрыта.
Соседская собака коротко взлаяла и замолчала. И никакого дальнего разговора
уже не было слышно - тишина. Только лицо у Жорика оказалось чуть влажным -
как от холодного растаявшего снега, и он утерся краем простыни и довольно
быстро уснул и спокойно спал, пока утром его не разбудили ехать на
кладбище... "Я не знаю, надо ли было вообще говорить об этом,
- сказал Жорик. - Все утро сомневался, но все же вот решил"...
За столом все молчали. "Ой, а ведь и я проснулась от соседской
собаки, - охнула одна из сестер-близнецов. - И что, думаю, разлаялась? А