"Лев Тимофеев. Поминки (Маленькая повесть) " - читать интересную книгу автора

такое и в голову не пришло... И точно, точно, тогда колокол ударил. Правда,
слабо: должно быть, ветром язык раскачало".
"Что скажете, батюшка?" - обратился, наконец, директор типографии к
игумену. Тот глубоко вздохнул и развел руками. "Непростая задача у
батюшки", - усмехнулся про себя Митник. Он посмотрел на Лерку: она опустила
глаза к тарелке и покачала головой. Уж она-то Жорика никак не одобряла.
"Когда душа изошла из тела, то ни о чем здешнем она уже больше не
помышляет, но только о тамошнем заботится, - сказал отец Кирилл, - так учат
нас святые отцы". В качестве слушателя игумен выбрал почему-то Митника и,
словно видел в нем единомышленника, продолжил говорить, время от времени
поглядывая на него, спокойно и дружелюбно: "На сороковой день душа Федора
Филимоновича по миру, конечно, не бродит, но стоит перед горними вратами и
ждет решения дальнейшей судьбы: одесную ли Господа, со святыми и
праведниками, или налево - с грешниками... Что же касается снов и разных там
явлений и видений, то им верить не следует: очень уж тут легко впасть в
прелесть, то есть подвергнуться бесовскому обольщению. И, пожалуй, лучше не
поверить ангелу, чем поверить бесу, не так ли?.. (Тут он посмотрел на
Митника, и Митник послушно кивнул.) Очень страшно принять потустороннее
явление за некую истину и руководствоваться ею в жизни: есть опасность, что
руководителями станут темные силы.
Преподобный Серафим говорил по-простому, для простых людей: "Сны
сбываются? А ты им не верь - и сбываться перестанут". Правильно ведь?" (И
Митник снова согласно кивнул.)
Все с облегчением приняли такое объяснение (и Лерка, прикрыв глаза и
кивнув, показала Митнику, что и ей объяснение понравилось), и застолье пошло
своим чередом: первым сказал свое короткое слово
Митник, потом долго говорил завуч школы, потом - директор типографии;
говорили сестры-близнецы и племянники, - и все вспоминали, каким Федор
Филимонович Пробродин был замечательным учителем, воспитателем, строителем,
ученым, сыном, мужем, братом, дядей и т. д. Все охотно пили и ели. Лера
постоянно уходила на кухню и возвращалась с каким-нибудь новым блюдом:
котлеты были съедены, и она принесла грибную солянку, потом на место
солянки - фаршированные перцы и что-то еще, и еще. Застольная беседа уже не
обязательно была связана с Пробродиным. Заговорили о политике, о местных
властях, о местных новостях. Например, племянница, жившая в Прыже, спросила
игумена, как он относится к тому, что в восстановленный храм в
Новобукреевском совхозе священником назначили еврея - отца Моисея, -
"Мойшу Зильбермана", - сказала она, подделывая еврейский акцент. "В
церкви несть ни эллина, ни иудея, - миролюбиво ответил игумен. -
Отец Моисей - умный, высокообразованный священник. Он, кстати, этот
храм и восстановил - от фундамента до купола". Племянница покачала головой и
брезгливо поджала губы: "Не знаю, я в ту церковь не пойду"... По видику
решили прокрутить какое-то длинное, двадцатиминутное интервью Ф. Ф.,
записанное два года назад с экрана
(кажется, оно было по каналу "Культура"), и Митник, который сидел
спиной к телевизору, должен был на эти долгие двадцать минут как-то неудобно
развернуться боком. Федор Пробродин говорил, что сохранение
Отечества невозможно без сохранения памятников истории культуры... Сев
опять нормально, Митник посмотрел на Жорика, его соседи по столу - взрослые
внуки сестер-близнецов - чокались, выпивали, закусывали и оживленно