"Лев Тимофеев. Поминки (Маленькая повесть) " - читать интересную книгу автора

разговаривали между собой, а тот, бедняга, сидел среди всех как-то одиноко
и, кажется, даже не притронулся к еде. "Сам парень виноват, - подумал
Митник. - Не следовало ему возникать со своим откровением".
Так прошло, должно быть, часа два, и Митник, немного устав от застолья,
решил, что еще минут пять, и он подойдет к Гале и тихо скажет, что ему скоро
пора. Чтобы завтра днем приехать в Москву, он собирался еще сегодня, и
желательно не поздно, доехать до Костромы и заночевать в гостинице. Ночевать
в Прыже ему не хотелось. Месяц назад дружина отца Дмитрия устроила в
центральном сквере города показательное сожжение его книги (нашумела в
Москве), в которой с исчерпывающей научной аргументацией было доказано, что
в ближайшие два десятилетия России не выжить без двадцати миллионов
мигрантов из ближнего, а возможно, и дальнего Зарубежья. Местные
бритоголовые не только книгу рвали и бросали в костер, но набили соломой
чучело, нацепили на него плакатик, на котором между двух сочащихся кровью
шестиконечных звезд было намалевано: "Депутат Митник - враг России",
- и тоже сожгли. Репортажи с этого шабаша были и в некоторых московских
газетах, и в Интернете, и после этого Митнику расхотелось даже и на лишние
полчаса задерживаться в Прыже, не говоря уж о том, чтобы заночевать...
Словом, если он хочет выспаться в Костроме, из
Старобукреева ему надо бы выехать не позже семи вечера. Ну да ведь еще
и с Галей дела решить надо. Хотя бы насчет "Брокгауза" переговорить. И
насчет рукописей - и с Леркой посовещаться, и с директором типографии... Ну,
и, конечно, хоть чуть от выпитого отойти.
Директор типографии сидел рядом. "А что же это отец Димитрий не
приехал?" - тихо спросил Митник. "Его нет в Прыже, - так же вполголоса
сказал директор. - Они устроили крестный ход с молебном о спасении России -
по всей государственной границе". "Как это?" - удивился Митник. "На
самолете, - сказал директор. - Над всей границей пролетят. Военные
посодействовали"...
"А меня вот Бог дважды сподобил быть свидетельницей настоящего чуда,
- вдруг громко сказала Галя: видимо, она говорила о чем-то с отцом
Кириллом и в какой-то момент захотела, чтобы продолжение разговора
услышали все. - И оба раза чудо явлено было через нашего с Федей друга,
которого мы очень любили и который здесь у нас постоянно бывал, через
молодого священника, - ему тогда двадцать пять лет было, - через отца Петра,
сына Инны Александровны", - и Галя указала на сидевшую по левую руку от нее
печальную учительницу литературы, и та согласно кивнула головой: видимо,
знала, о чем пойдет речь.
"На Благовещенье... В Казанской было водосвятие... - Голос у Гали
сделался светлым, неожиданно звонким. - Женщины принесли свои банки с водой.
Простые банки - и поллитровые, и литровые. Всего на столе было восемнадцать
банок, почему-то я запомнила. Отец Петр служил молебен и стал опускать крест
в воду. Опустит с молитвой, поднимет и в следующую опустит. И вижу - чудо! -
в каждой банке крест остается сиять. Вот прямо отчетливо видно: в
каждой-каждой серебряный крест, и не малый, в воде так колеблется. И у всех
женщин такая радость на лицах. И только в одной баночке, у молодой Фимы
Криворучки, - у нее еще ребеночек за год до того умер от дифтерита, поздно
врачи хватились, - только у нее ничего нет. И она это видит и прямо так со
слезами к отцу Петру: "Батюшка, а у меня-то почему нет?" А он так посмотрел
на нее и говорит: "Как это - нет?" И смотрим, действительно, и у нее крестик