"Лев Тимофеев. Поминки (Маленькая повесть) " - читать интересную книгу автора

сияет. И тут она так вот уцепилась за его рукав и говорит: "Батюшка, как вы
это делаете?" А он освободился от нее, отстранился, словно ему больно
сделали. "Я, - говорит, - ничего не знаю. Я только служил". И ушел".
Все молчали. Митнику хотелось спросить, долго ли видны были крестики и
точно ли все их видели, но он решил, что теперь неуместно, - и тоже
промолчал. Ну, чудо - и чудо. Должно же быть у Гали и у тех женщин что-то
светлое в жизни.
"А в другой раз... у нас икона стала мироточить... К вечеру как-то, -
Федя что ли в Прыже был, - приходит вот Сережа (она указала на
юродивого, молча евшего и пившего все два часа) и говорит: "Вас отец
Петр зовет, он в Казанской". Я быстро собралась, прихожу, а отец
Петр стоит на коленях пред аналоем, и по лицу у него слезы текут, и,
видимо, давно он тут: на полу перед ним все влажно от слез. И молча
указывает мне на аналой, на икону Николая Чудотворца. А у иконы справа,
ближе к нижнему углу, пятнышко чуть вспучилось, и от него тоненькая струйка
миро. Этой иконе-то, наверное, лет триста, совсем темная. Федя ее у кого-то
на чердаке нашел, и она до открытия монастыря в музее была - сухая-сухая...
Отец Петр тяжело так поднялся с колен и говорит: "Пойдемте в Никольский
храм, акафист Чудотворцу прочитаем". А Никольский храм - огромный, главный
храм в монастыре,
- снаружи-то Федя его восстановил, а внутри - не успел, и там до сих
пор ничего нет, кроме птичьего помета. И вот мы заходим туда, а на улице уже
сумерки, и в храме темно, акафист-то читать - ничего не видно... И вдруг
из-под купола, через верхнее окно - яркий-яркий свет.
Птицы там наверху всполошились: они уж спать устроились, а тут светло
сделалось, и свет - не электрический, а какой-то особенный, ярче
электрического. И все нам видно прекрасно, и мы так замечательно прочитали
акафист... И тут еще люди подошли: видимо,
Сережа позвал... Так вот все это было".
Митника больше всего удивило, что Пробродин, зная, конечно, об этих
чудесах (или о "чудесах" в кавычках - как угодно), никогда, ни разу, ни
единым словом Митнику о них не обмолвился. Может, будучи человеком
ироничным, не считал чудеса достойной темой для разговора?
Или была у него еще какая-то другая жизнь, и Митника он туда пускать не
хотел?
"А где же отец Петр? Почему его-то нет с нами?" - спросил Митник,
обращаясь к печальной учительнице. "А он с нами, - сказала она спокойно. -
Сегодня ровно год, как он умер, и теперь он, конечно, с нами". "Простите,
ради Бога", - растерялся Митник. "О таких людях не скажешь: умер, -
промолвил игумен, - просто от нас его призвали туда. Господь рассудил, что
Ему он нужнее, чем нам". "Как и дядя
Федя?", - спросил кто-то из племянниц, но игумен на это не ответил.
Он встал уходить. И Галя поднялась. И все встали. "Во блаженном успении
вечный покой подаждь, Господи, усопшему рабу твоему, новопреставленному
Федору, и сотвори ему вечную память", - пропел игумен, и все подхватили:
"Вечная память... Вечная память... Вечная память..."
"Что же это такое - вечная память? И зачем она?" - думал Митник, но пел
и крестился вместе со всеми.

5