"Лев Тимофеев. Поминки (Маленькая повесть) " - читать интересную книгу автора

которого в прежние времена даже в публичных проповедях иначе как палачом и
душегубом не называл. Теперь его статья называлась "Он был истинно
православный христианин". Пробродин от души хохотал, вскидывая голову.
Митник же ничего забавного не нашел. Бортко раскопал где-то подписанный
Сталиным документ конца тридцатых годов, смысл которого состоял в том, что,
мол, хватит уже без суда и следствия хватать и уничтожать православных
священнослужителей и верующих - только за то, что они остаются привержены
христианству. Впредь указывалось:
"НКВД произвести ревизию осужденных и арестованных граждан по делам,
связанным с богослужительской деятельностью (так в оригинале или
Бортко так переписал, трудно сказать). Освободить из-под стражи и
заменить наказание на не связанное с лишением свободы осужденным по
указанным мотивам, если деятельность этих граждан не нанесла вреда советской
власти". Не реабилитировать, не извиниться, - если вреда-то не нанесли! - а
"заменить наказание". То есть держать священников и верующих где-нибудь в
глухой ссылке, под неусыпным надзором, а чуть что покажется не так - назад,
на нары... Митник прочитал и вернул газету. "Язык, стиль и содержание,
конечно, боже мой, какие, - сказал он. - Но вообще-то все нормально, батюшка
вполне в струе: Сталина сейчас многие эксгумируют. Соскучились". -
"Нет, ты обрати внимание на дату: ноябрь 39-го, - Пробродин теперь не
смеялся и говорил сухо, жестко. - Уже и 37-й, и 38-й прошли. Уже миллионы
перемолоты... И тут обожравшийся людоед отрыгнул и сказал:
"Ну, пока хватит". Да много ли их живых-то осталось? А наш батюшка весь
в слезах умиления: "Сталин - богодарованный вождь России". Еще чуть, и к
лику святых причислит..."
Впрочем, к историко-политическим закидонам стареющего и, как могло
показаться, выживающего из ума батюшки поначалу никто всерьез не относился.
По крайней мере, он оставался духовником семьи
Пробродиных. Младшие сестры Федора, близнецы Марья и Дарья, обе жившие
в Костроме, тащили к нему своих детей и внуков за сто с лишним километров -
крестить. Отец Дмитрий венчал, а потом и отпевал несчастного Ивана
Пробродина. Венчал он и Леру-Щучку, когда та вышла за своего сокурсника по
Костромскому университету, сына местного феэсбэшного начальника (вскоре с
благословения мужнина папочки молодые укатили в Питер). В свое время по
просьбе Пробродина именно отец Дмитрий (а не монастырские священники)
освятил в Старобукрееве и музей, и пробродинский новый дом. "Бортко, какой
бы ни был, а все-таки наш, - объяснил Пробродин. - Он - личность,
индивидуальность, хоть и сильно шероховатая: не погладишь, ладонь занозишь.
А эти новые монастырские - вовсе чужие, я пока их плохо знаю".
Сам батюшка в своих проповедях называл Федора Пробродина "Истинным
Патриотом", "солью Земли Русской", "гордостью Богоносного Отечества" и
тому подобными лестными именами. "Почти как Сталина", - заметил
Митник, но Федор только молча пожал плечами: мол, не следует обращать
внимания на глупости...
Впрочем, в последнее время отец Дмитрий вспоминал о Пробродине все реже
и лишь мельком, к слову. Теперь он больше был занят политикой в самом общем
смысле слова или, как он сам говорил, "ежедневной работой по спасению
Отечества". Уже лет пять как его проповеди не только произносились с амвона,
но и регулярно печатались в местной газете - так распорядился глава районной
администрации, его духовное чадо. И в городе, и в селах их читали и