"Владислав Андреевич Титов. Ковыль - трава степная " - читать интересную книгу автора

улыбнулся. - В район по делам приезжал, решил проведать тебя... Гостинец
вот прими, - добавил он, протягивая цветастую коробку, и опустил голову,
поняв, видно, что врег без надобности, неуклюже. Ни в каком районе он не
был, а ехал сюда за шесть километров специально, чтобы проведать его, сына
своего Женьку.
Оба молчали. Одеяла Женька ке отпускал. Иван Ильич встал, потоптался
на месте, крякнул в кулак и, пожелав выздоровления, вышел.
В коробке были конфеты. Их было так много, что у Женьки разбежались
глаза. Это ж целое богатство, о каком он и мечтать никогда не смел! А если
признать всю правду, то и есть конфеты ему еще не приходилось. Мать
рассказывала, что они напоминают сахарный песок, но намного слаще и
вкуснее. Одну конфету он уже поднес было ко рту, но вспомнил, что скоро
придет мать, и неохотно положил ее обратно в коробку. Без ее разрешения он
не мог принять такой дорогой подарок. Тем более от Ивана Ильича. От запаха
конфет Женькин рот был переполнен слюной, а мать все не шла, и минуты
тянулись бесконечно долго.
А когда она пришла, случилось то, чего он ни понять своим детским
умом, ни оправдать и простить не мог. Как только мать услышала, что
конфеты - подарок Ивана Ильича, се будто подменили. Лицо ее передернулось,
на глазах выступили слезы, она схватила коробку и выбросила ее в раскрытое
окно. Сквозь слезы Женька видел, как упала в пыль и разорвалась цветастая
коробка и как чей-то жирный, с громадным кровавым гребешком петух жадно
клюнул пузатую коричневую конфету и закокотал, созывая кур...
...Вновь Евгению чудилась музыка. Она была, как плач матери, тихая и
безутешная. Казалось, что плакала степь. Плакала о вытоптанном ковыле, об
облетевшей полыни, о прошедшем детстве и о чьих-то ошибках - больших,
непо-. правимых.
Резко, не таясь, Кудряшов повернулся и пошел от костра. Его не
заметили. Пройдя немного, опять остановился. Сел на чемодан и закурил. Руки
дрожали, по лицу катились крупные капли пота. "Так нельзя, - подумал он и
обхватил голову руками. - Надо сходить к Чайке".
Поднял голову и увидел прямо перед собой лошадь. Стреноженная, она
мирно щипала траву. Ему захотелось встать и погладить ее.
- Иди ко мне, - ласково позвал он, протягивая руку. Лошадь фыркнула и
метнулась в сторону.
- Кто там? - крикнули от костра.
- Свои, - буркнул себе под нос Кудряшов и пошел прочь. Окрик не
повторился.
Памятника он не нашел. На месте памятника, где когда-то была ровная
поляна, густо заросшая разнотравьем, лежало бугристое поле, вдоль и поперек
изрытое бороздами. Могучие кусты татарника, как хищные птицы, неуклюже
громоздились на вздыбленных грудах земли и были похожи на дикую стаю,
вцепившуюся когтями в свежие раны огромного живого существа.
Еле переставляя отяжелевшие ноги, Евгений брел по степи. В голове не
было ни единой мысли. Странная опустошенность завладела им. До села
оставалось шагов семьсот, и только близкая встреча с матерью удерживала его
от того, чтобы не упасть прямо здесь, в степи, и не уснуть беспробудным
сном.
Кудряшов не помнил, сколько времени он шел. Где-то в ночи пропел
петух. Евгений поднял голову. Протер глаза и вдруг почувствовал, как от