"Владислав Андреевич Титов. Ковыль - трава степная " - читать интересную книгу автора

чего-то родного, знакомого, близкого больно екнуло сердце и застучало в
горло тугой спазмой.
Впереди, в окне темнеющей избы, ярко горела настольная лампа.
От угла дома метнулась тень, и не успел Евгений что-либо подумать, как
почувствовал на своей шее теплые, ласковые руки матери.
- Женюшка, сыночек! - смеясь, всхлипывала мать. - Как же ты так?..
Телеграммку бы дал... встретили бы... Ну, слава богу, приехал... Радость-то
какая! Радость-то какая! А я проснулась, слышу - паровоз гудит. Дай, думаю,
лампу зажгу. Может, сынок приехал. Вышла на двор и все хожу, хожу вокруг
дома, не спится мне. А намедни сон видела... Все куда-то ты бежишь,
бежишь...
Евгений обнимал плечи матери, гладил волосы, целовал ее щеки, руки и
молчал. Хотелось сделаться маленьким-маленьким, прижаться к ее груди и
заплакать. Верилось, что и сейчас, как в далеком детстве, мать нашла бы для
него именно те слова, которые знала только она, и утешила бы его.
- Ну, пошли в горницу. Чего ж мы стоим тут? - заторопилась мать. - А
я уж думала: не дождусь. Нет и нет. И письма в последнее время не писали.
Как на троицу получила, так и... Почтальон уж и дорогу к нам забыл.
Внученька кебось большая теперь? - Она осеклась на полуслове. Остановилась
у двери, оглянулась и тихо спросила: - А где же они?
- Я один, мама, - глухо промолвил Евгений,
- Что так, Жень?
Он помолчал, переступая с ноги на ногу.
- Крышу-то давно перекрыла?
- Нет. В этом году. Ой, сынок, не мучь ты меня! Что с ними? Людочка,
Наташа... не беда ли какая?
- Нет. Успокойся... Я все потом расскажу.
Они вошли в дом. Евгений поставил чемодан и тяжело опустился на лавку.
В комнате пахло щами и керосином. Евгений сразу отметил, как изменилась
мать за эти годы: будто бы стала ниже ростом, медлительнее в движениях и
грузней телом. И голос ее, некогда отчетливый и звучный, потерял свою
звонкость, сделался каким-то глухим, приземленным, будто осел от тяжести
лет, легших на ее плечи. На левое ухо спадала редкая седая прядь,
подчеркивая частые темные морщинки, избороздившие лицо. И все лицо матери
будто потемнело и уменьшилось. Из-под редких русых бровей устало смотрели
выцветшие, словно обмелевший ручей, голубые глаза.
- Приехал надолго? - спросила она.
- Не знаю, мама.
- Сынок, что у вас с Наташей? - Голос ее дрогнул, они медленно
разогнулась, вытерла о фартук руки, подошла к столу и села против сына. -
Что случилось, Жень?
- Сам не знаю, мама. Наверное, мы с Наташей разные люди. Очень
разные, - повторил он и устало провел руками по лицу.
- Вы что ж, развелись? - испуганно охнула мать и вся как-то
поджалась, будто приготовилась встретить большую, неотвратимую беду.
Сын смотрел ей в лицо и видел, как медленно наполняются слезами ее
глаза, скорбно опускаются уголки рта и мелкомелко дрожит побелевшая нижняя
губа. Он знал: сейчас она заплачет тихо, беззвучно и не станет укорять или
оправдывать его, но замкнется в себе и силой, выработанной за долгие годы
тяжкой жизни, спрячет боль и будет выглядеть виноватой, будто главная