"Владислав Андреевич Титов. Ковыль - трава степная " - читать интересную книгу автора

напоминает Женьке старую добрую сказку, и на душе у него становится тепло и
спокойно. И Колька уже не кажется отъявленным злодеем и живодером. Женька
готов вернуть его, униженного, полузамерзшего, и похлопать по плечу:
"Ладно, Коль, ладно..."
На дворе горласто пропел петух. Женька сладко зевнул и закрыл глаза.
"Эх, скорее бы новое лето, а там..."
Он представил, как к нему опять придет председатель колхоза Иван
Ильич, поздоровается за руку, вытрет белым картузом потный лоб: "Такое
дело, Евген... Понимаешь, помощь твоя требуется артели..."
И начнет, как со взрослым, рассуждать о колхозных делах. О том, что
просо не прополото, а там, понимаешь, сенокос на носу, и дождей нет, и
людей не хватает, а его, Женькины трудодни, заработанные на пастьбе коней,
не помешают дому, а, наоборот, будут крепкой подмогой маме, которая одна-то
и так замоталась... И Женька конечно же, польщенный таким доверием, с
радостью согласится пасти табун, побежит к матери, а у той почему-то
навернутся на глаза слезы, и она, вытирая их, непохожим голосом скажет:
"Кормилец ты мой... Неужто дождалась?.."
У Женьки заскребет в горле, дернется нижняя губа, но плакать ему
совсем не хочется. Его ждет табун...
Женька открывает глаза, и в мутном сереющем рассвете ему чудится
степь, пронзительно свистят суслики, трубно ржут лошади, он стремительно
мчится на Чайке и чувствует, как набегающая струя воздуха упруго пузырит
рубаху.
- Чаечка! - нежно, почти про себя шепчет Женька, и губы его тянутся в
улыбку.
Смешно! В тот первый день он и клички-то ее не знал. Это уж потом сам
придумал. Да и вся она была не такой, какой стала теперь.
Тогда Чайка лежала на лугу с опухшими передними ногами, тощая,
некрасивая, с ее боков облезала шерсть и грязными клочьями падала наземь.
Вокруг была гладко выщипана трава, и лошадь, напрягая шею, тянулась к
светло-желтой головке ромашки. Женька хотел помочь ей, но она испуганно
вздрогнула и попыталась вскочить на ноги.
- Что ты, глупая! - ласково сказал он. - Чего испугалась? Разве я
обижу тебя? Болит ножка, да?
И Чайка успокоилась. Смирно лежала на боку, смотрела на Женьку
фиолетовым глазом, и ему показалось, что лошадь поняла его слова. Глаз был
большим и очень грустным. Мальчишке как-то сразу до слез стало жаль
животное. Спотыкаясь, снимая на ходу фуражку, он побежал по степи и,
завидев Поляну с густой травой, упал на колени.
- Сейчас, сейчас я накормлю тебя. Потерпи еще капельку! - бормотал
он, торопливо наполняя фуражку кормом.
К вечеру Женькины руки стали зелеными от травы, а исцарапанные пальцы
ныли и кровоточили... Около Чайки возвышалась горка свежего сена, и лошадь,
весело фыркая, смачно пережевывала сочный корм.
Утром следующего дня Чайка встретила юного табунщика тихим ржаньем.
"Соскучилась!" - обрадовался Женька.
Позабыв о вчерашних болячках, он вновь бросился наполнять фуражку
травой. Но лошадь, к его величайшему удивлению, при виде корма нетерпеливо
фыркнула и отвернулась.
- Ты чего? - обиделся Женька.