"Владислав Андреевич Титов. Ковыль - трава степная " - читать интересную книгу автора

маленькими, нежными и такими ярко-красными, что казались живыми каплями
крови. С того дня в гриву Чайки и в белую челку на лбу всегда были вплетены
розы.
Особенно полюбились Женьке голоса степи. Их было много, и все они
разные. По ним он мог определить любой ее уголок. У Грунькиного луга,
например, всегда плакали чи-бксы и заливисто, с какими-то особенными
коленцами стрекотали кузнечики.
Над Торфяным болотом постоянно висели болотные чайки, пикировали на
блестящую гладь плеса и пронзительно пищали. В болоте как-то по-домашнему,
по-хозяйски квакали лягушки. Но тут они квакали не так, как их родичи в
Заячьем болоте. Там голоса их были тоньше, а сам крик отрывистей, короче. И
чайки туда не залегли. Но зато в камышах тоненькими голосками перекликались
юркие синицы.
Жаворонки над болотами и вблизи их не водились. Они царствовали над
степью. Особенно много их собиралось в южной се части, что ближе к селу.
Женька ложился в ковыль и, закрыв глаза, слушал трели жаворонков. Иногда
ему начинало казаться, что небо увешано волшебными колокольчиками и
пролетающие облака, касаясь их, заставляют звенеть. Он быстро открывал
глаза и удивлялся - колокольчики исчезали. Чайка паслась рядом. Она уже ни
на шаг не отходила от него.
Наслушавшись вдоволь, он бодро вскакивал, седлал Чайку и вольной
птицей мчался дальше. Его ждали степные розы, причудливые ромашки на сизых
облаках, его ждала степь - широкая, ласковая, доверчивая.
А однажды... Был обычный знойный день. Спасаясь от оводов, лошади
жались друг к другу и, отбиваясь хвостами, пятились к прохладным зарослям
болота. Чуть поодаль в тягучих волнах марева мохнатыми шапками плавали
соломенные крыши села. Под тяжестью жары трава пригибалась к земле,
скручивалась в трубочки и желтела. Женьку мучила жажда. Теплая вода болота
не утоляла ее. До родника у Волчьего лога было далеко. Да и гнать в такую
даль и жару Чайку не хотелось. К тому же давно и не менее, чем эта жажда,
Женьку сжигало желание проскакать на лошади по селу. Ему был совершенно
непонятен категорический запрет матери делать это. А сегодня как раз ее не
будет дома до самого вечера. И, подстегиваемый двойной жаждой, Женька
решился...
У крайней избы он поплевал на ладони, застегнул на рубашке верхнюю
пуговицу и, выпятив грудь, торжественно въехал в село. Из придорожной пыли
поднялись взлохмаченные куры и, кудахча, шарахнулись к домам. Улица до
самого конца была пуста. "Поумирали, что ли!" - недовольно подумал Женька.
В середине села, около Зубчихиной загородки, мелькнула пестрая
Колькина рубашка и скрылась за ветлой. "Вот вы где, голубчики! - как-то
сладко замерло у Женьки в груди, он гикнул и отпустил поводья. - Ну
смотрите!"
Чайка взмыла передними ногами вверх и мощным прыжком, словно стрела,
выпущенная из лука, рванулась вперед. Сначала Женька ничего не видел и не
слышал. Только чувствовал, как по голому животу скользит прохладный ветер и
щекотно обнимает его Чайкина грива. Потом мелькнула пестрая рубашка Кащея,
разлапистая Зубчихина ветла и за ней горластая ватага ребятишек.
"Видели, видели, видели!" - пулеметной дробью стучали Чайкины копыта,
поднимая с дороги частые грибы пыли.
От радости, от восторга, от голода в глазах у Женьки помутилось. Он