"Анна Ткачева. Приворот " - читать интересную книгу автора

Дома отец никак не хотел укладываться. Выпивка всегда приводит его в
приподнятое, возбужденное состояние, и дослушивать лекцию про духовную
никчемность американцев, а также добавлять за компанию "гнусное американское
виски" с "отличным отечественным - разве он теперь не отечественный? -
боржомом" - пришлось мне.
Наконец отец все-таки решил, что пора отдохнуть, а я, оказавшись в
своей комнате, дрожащими от нетерпения руками достала портрет.
Рыжая. Удивительно, ни за что бы не предположила, что она была рыжая...
И дурнушка. Самая настоящая дурнушка: тяжелая челюсть, вздернутый нос,
высокий покатый лоб, который подошел бы скорее мужчине. Лицо
мертвенно-бледное, впрочем, возможно, это из-за беременности - ведь Лилия
Дмитриевна сказала, что он писал ее, когда она ждала ребенка. Экое, однако,
время выбрал, чтобы запечатлеть жену приятеля... А может, такой странный
цвет лица потому, что акварель не закончена? Хотя что в ней может быть
незаконченным? Все на месте - волосы, нос, рот, глаза...
Рот и глаза. Глаза широко расставлены, белесые и тоже странные.
Абсолютно пустые глаза, зрачки как точки. Есть картины, на которых глаза как
будто следят за вами, где бы вы ни встали. Здесь все наоборот: куда ни
встань, она тебя видеть не будет. В таких глазах, наверное, может отражаться
все, кроме души. И тем не менее они не производят впечатление того, что
называется "мертвые глаза" - нет, именно пустые... Она была дурой?
Губы написаны почти той же рыжей краской, что и волосы. Или так только
кажется из-за недостаточного освещения? Нижняя губа тоньше верхней и поэтому
выглядит поджатой. Точнее говоря, прикушенной, словно от обиды или
нетерпения.
Ни единой общей черты со мной.
Безобразный, в сущности, портрет. Нормальный человек не захочет, чтобы
такое было у него все время перед глазами, и на стенку наверняка не повесит.
Чудно, покойный Алексей Александрович всех такими благообразными обычно
рисовал, даже тех, у кого на самом деле были не лица, а рыла.
Я сунула портрет обратно в сумку, уже без дурацкой бумажной упаковки, и
спрятала ее в шкафу среди своих нарядов.
На следующий вечер я вытащила его и снова начала рассматривать.
В течение прошедшего месяца это стало у меня своего рода ритуалом,
совершающимся втайне от отца. Зачем я взялась его ежевечерне проделывать,
неизвестно даже мне самой. Уже со второго раза портрет не вызывал у меня
никаких особых чувств: ни любопытства, ни отвращения и тем более - никаких
эстетических ощущений. Про дочернее умиление и говорить не приходится. Я
просто пялилась на портрет, как на картинку из календаря, и на ум мне лезли
всякие нелепые мысли типа: ей обязательно нужно было краситься. Разумеется,
тон на такую кожу лучше всего слоновой кости, и румяна. Глаза обязательно
подвести, причем возле внутренних уголков погуще. Туши, теней - килограмм! А
вот губы, наоборот, лучше особенно не выделять, что за идиотский оранжевый,
надо бы что-нибудь бледно-розовенькое, и подрисовать при этом нижнюю губу...
Я едва удержалась от искушения подправить портрет с помощью собственной
косметики.
Когда я изучила портрет настолько, что без всяких усилий могла
воспроизвести его в своем воображении, мне захотелось приделать к лицу и
фигуру. Интересно, в моем телосложении тоже ничего нет ее? Какого она была
хотя бы роста, полная или худая? Каким говорила голосом - мелодичным или