"Салчак Тока. Слово арата (Автобиографический роман-трилогия) " - читать интересную книгу автора

- Ах вы, мои барашки! Сильно проголодались? Промерзли?
Мы наперебой стали рассказывать о том, что случилось в отсутствие
матери и Албанчи. Пежендей успел сказать первым:
- Черликпен раскопал в снегу белую куропатку.
- Два крыла оставили вам... - подхватил я, выбегая вперед и
приплясывая.
- А потом съели! - перебил Пежендей.
А я добавил:
- На другой день.
Последней заговорила Кангый:
- Таш-Чалан опять нас прогнал...
Войдя в чум, мы набросились на мешки, принесенные матерью и сестрой.
Албании развязала их, мы заглянули в первый мешок. В нем была обглоданная до
хрящей баранья шея, объедки талгана [Талган - лепешки из просяной муки.],
похожий на мерзлую землю комок замороженной чайной гущи и крошки сухого чая,
завязанные в тряпицу. Все это было пересыпано отрубями и зернами пшеницы.
- Это все, - сказала мать. - Зайдешь к богатому - выгонит из юрты. А
бедняки могут поделиться только тем, что у них есть.
Мы обступили мешки и старались наперебой запустить в них руки.
Мать остановила нас:
- Не хватайте. Я сама поделю.
Мы отошли от мешков, но не могли отвести глаз в сторону, от нетерпения
открывали рты и глотали слюну.
Мать поделила принесенное. Старшая сестра достала щепотку свежего чая,
подмешала в него истолченной коры лиственницы, вскипятила и подбелила козьим
молоком.
Когда лесная птица выведет птенцов, она холит и растит их. Пока они не
вылетят из гнезда, хлопотливая мать не знает покоя. Сама она не съест ни
зернышка, ни червячка, пока большеглазые птенцы не перестанут вытягивать шеи
и жалобно пищать. Точно так же и наша мать. То, что она с таким трудом
собирала в юртах, раскинутых по степи и в предгорьях, тотчас исчезало. Она
никогда не дожидалась, пока мы доедим все зерна и допьем весь чай, - а снова
и снова пускалась в путь.

ГЛАВА 5. ЧТО ТЕПЕРЬ БУДЕТ?

Мать стала снова втихомолку собираться. Я подумал: уйдет и опять меня
не возьмет. Кангый и Пежендей все ходят в лесу. С ними Черликпен. Меня не
берут - мал, и я останусь один.
Мне так захотелось идти вместе с матерью и Албанчи, что я сказал:
- Если ты куда-нибудь пойдешь, я не останусь. Ты всегда говоришь
"ненадолго", а потом долго не возвращаешься.
- Не говори пустого. В такой сильный мороз, голый - куда пойдешь?
- Нет, возьми, - настаивал я.
- Не повторяй пустых слов, не спорь, все равно здесь сидеть будешь.
- Не могу здесь...
Мать обхватила меня, зажала между коленями и отшлепала чем-то широким,
но совсем не больно. Я растянулся на земле и нарочно заплакал как мог
громче.
- Вот так и лежи.