"Лев Николаевич Толстой. Полное собрание сочинений, том 35" - читать интересную книгу автора

Шамилю нельзя будет держаться.
- Это хорошо. Это можно, - сказал Воронцов. - Я подумаю.
Переводчик передал Хаджи-Мурату слова Воронцова. Хаджи-Мурат задумался.
- Скажи сардарю, - сказал он еще; - что моя семья в руках моего врага;
и до тех пор, пока семья моя в горах, я связан и не могу служить. Он убьет
мою жену, убьет мать, убьет детей, если я прямо пойду против него. Пусть
только князь выручит мою семью, выменяет ее на пленных, и тогда я или умру,
или уничтожу Шамиля.
- Хорошо, хорошо, - сказал Воронцов. - Подумаем об этом. Теперь же
пусть он идет к начальнику штаба и подробно изложит ему свое положение, свои
намерения и желания.
Тем кончилось первое свидание Хаджи-Мурата с Воронцовым.
В тот же день, вечером, в новом, в восточном вкусе отделанном театре
шла итальянская опера. Воронцов был в своей ложе, и в партере появилась
заметная фигура хромого Хаджи-Мурата в чалме. Он вошел с приставленным к
нему адъютантом Воронцова Лорис-Меликовым и поместился в первом ряду. С
восточным, мусульманским достоинством, не только без выражения удивления, но
с видом равнодушия, просидев первый акт, Хаджи-Мурат встал и, спокойно
оглядывая зрителей, вышел, обращая на себя внимание всех зрителей.
На другой день был понедельник, обычный вечеру Воронцовых. В большой,
ярко освещенной зале играла скрытая в зимнем саду музыка. Молодые и не
совсем молодые женщины, в одеждах, обнажавших и шеи, и руки, и почти груди,
кружились в объятиях мужчин в ярких мундирах. У горы буфета лакеи в красных
фраках, чулках и башмаках разливали шампанское и обносили конфеты дамам.
Жена "сардаря" тоже, несмотря на свои немолодые годы, так же полуобнаженная,
ходила между гостями, приветливо улыбаясь, и сказала через переводчика
несколько ласковых слов Хаджи-Мурату, с тем же равнодушием, как и вчера в
театре, оглядывавшему гостей. За хозяйкой подходили к Хаджи-Мурату и другие
обнаженные женщины, и все, не стыдясь, стояли перед ним и, улыбаясь,
спрашивали все одно и то же: как ему нравится то, что он видит. Сам
Воронцов, в золотых эполетах и аксельбантах, с белым крестом на шее и
лентой, подошел к нему и спросил то же самое, очевидно уверенный, как и все
спрашивающие, что Хаджи-Мурату не могло не нравиться все то, что он видел. И
Хаджи-Мурат отвечал и Воронцову то, что отвечал всем: что у них этого нет, -
не высказывая того, что хорошо или дурно то, что этого нет у них.
Хаджи-Мурат попытался было заговорить и здесь, на бале, с Воронцовым о
своем деле выкупа семьи, но Воронцов, сделав вид, что не слыхал его слов,
отошел от него. Лорис-Меликов же сказал потом Хаджи-Мурату, что здесь не
место говорить о делах.
Когда пробило одиннадцать часов и Хаджи-Мурат поверил время на своих,
подаренных ему Марьей Васильевной, часах, он спросил Лорис-Меликова, можно
ли уехать. Лорис-Меликов сказал, что можно, но что было бы лучше остаться.
Несмотря на это, Хаджи-Мурат не остался и уехал на данном в его распоряжение
фаэтоне в отведенную ему квартиру.

XI

На пятый день пребывания Хаджи-Мурата в Тифлисе Лорис-Меликов, адъютант
наместника, приехал к нему по поручению главнокомандующего.
- И голова и руки рады служить сардарю, - сказал Хаджи-Мурат с обычным