"Алексей Толстой. Похождения Невзорова, или Ибикус" - читать интересную книгу автора

она замоталась, зашмыгала слезами.
В общем, все было, как обычно, на дворе пассажа. В окне литературной
кофейни "Восточные сладости" виднелись помятые лица журналистов. Вдруг
кто-то шибко застучал в стекло. Семен Иванович обернулся, - ему махали
рукой. Он вошел в кофейню и увидел за столом журналистов - Ртищева:
красный, расстегнутый и веселый.
- Граф, жив! Иди сюда, арап несчастный, дорогой, - закричал он и прижал
губы Невзорова к своему огромному бритому лицу, - садись, знакомься... Это
все, брат, журналисты, "Осваг", мозг белой армии... Да как же ты все-таки
жив?! А я из Москвы в санитарном поезде, работал за фельдшера. Чудеса!
Сдался в плен две недели назад... Решил разбогатеть! Я уж помещение нашел
для клуба в мавританском вкусе. Пять генерал-майоров и один полный генерал
приглашены почетными старшинами. Одесса дрогнет, французы, греки дрогнут,
дредноуты закачаются - какую мы развернем игру. Господа, - он схватил
направо и налево от себя журналистов, - да посмотрите вы на графа -
конфетка, а не человек. Что пережили вместе - волосы дыбом. Первое
знакомство - под октябрьскими пушками, - дом дрожит, а я графа чищу в
девятку, выпотрошил, как цыпленка, пятак твою распротак... Значит, делаем
дела?
- Нет, - сказал Невзоров суховато, - с клубом я связываться не хочу, -
уволь.
- Вот тебе - лук, чеснок. Ты что же - разбогател?
- Может быть. Сейчас я занят одной важной операцией. Кроме того, плохо
верю в прочность Одессы.
- Не веришь? Так, так, так, - сказал Ртищев и поглядел на журналистов.
Те криво усмехнулись, переглянулись. За столом сидело восемь человек, и
девятый, в дальнем конце стола, спал, уткнув лицо в руки и прикрывшись
шляпой.
- Так, так, так, - повторил Ртищев, - а четыре дредноута, а тридцать
тысяч французов? В это вы тоже не верите, граф?.. Ради кого? - Он
размахнул руками, журналисты подались в стороны. - Ради нас, плотвы
несчастной, чтобы мы, плотва и шантрапа, спокойно попивали кофеек, -
французы, потомки маркизов и философов, благороднейшая нация, сидят в
окопах и проливают свою драгоценнейшую кровь... Какое же ты имеешь право,
сукин сын, - тут он нагнул побагровевший череп и заскрипел золотыми
зубами, - сомневаться, не верить в прочность Одессы. Ты - большевик!..
Журналисты, все восемь человек "Освага", впились глазами в Невзорова.
Девятый, спящий, пошевелился под шляпой.
- Ничего я не большевик, - ответил Невзоров, - если уж на то пошло, я -
анархист, в смысле идейном... Я - за свободу личности. Если вам нравится
сидеть под охраной французов, пить кофе, - пожалуйста. А я уезжаю за
границу. К черту, к черту...
Он рассердился, насупился, ломал коробку от папирос. Его удивило
особенное молчание, возникшее за столом. Он поднял глаза. Девятый, спавший
под шляпой, не спал, сидел, пощипывая бородку. Это было то лицо в голубых
очках.
Невзоров ахнул, стал втягивать голову в плечи. Лицо в очках тонко
усмехнулось:
- Все это шутки, _граф_. Вы среди шутников. Кто же заподозрит вас в
чем-либо _серьезном_?