"Алексей Толстой. Похождения Невзорова, или Ибикус" - читать интересную книгу автора

приятным человеком, - хвать-похвать, он уже на фронте, он уже убит.
Никакой ни у кого прочности. Кнопку увез на фронт драгунский полк,
проходивший через Петроград. Все семь дней теперь стали буднями.
Попались Семену Ивановичу как-то, при разборке комода, гадательные
карты девицы Ленорман. Усмехнулся, раскинул. И опять вышел череп Ибикус.
Что бы это обстоятельство могло значить?
Одно время Ибикус привязался по ночам сниться: огромный, сухой, стоял в
углу, скалил зубы. Нападала тоска во сне. А наутро противно было думать,
что опять он приснится. Семен Иванович раздобыл бутылку ханжи, очищенной
нашатырем. Выпил, одиноко сидя у мокрого окошка в сумерках, и будто бы
снова померещилось ему какое-то счастье... Но защемило сердце. Нет.
Обманула цыганка.
И вдруг стукнула судьба.


Семен Иванович кушал утренний кофе из желудей, без сахару, с кусочком
мякинного хлеба. За окном февральский туман моросил несказанной гнилью.
Вдруг - дзынь! Резко звякнуло оконное стекло и сейчас же - дзынь! -
зазвенело, посыпалось зеркальце, висевшее сбоку постели.
Семен Иванович подавился куском, ухватился за стол, выкатил глаза.
Внутреннее оконное стекло треснуло мысом, в наружном была круглая дырочка
от пули. Из прокисшего тумана булькали выстрелы.
Семен Иванович, наконец, осмелился выйти на двор. У ворот стояла куча
людей. Женщина в ситцевом платье громко плакала. Ее обступили, слушали.
Дворник объяснил:
- Испугалась. Два раза по ней стреляли.
Чей-то бойкий голос проговорил:
- На Невском страшный бой, горы трупов.
Женщина ударилась плакать громче. Опять сказал бойкий голос:
- Так и следует. Давно бы этого царя по шапке. Вампир.
И пошли разговоры у стоящих под воротами - про войну, про измену, про
сахар, про хлеб с навозом. У Семена Ивановича дрожали руки, подгибались
колени. Он пошел в дворницкую и сел у горячей печки.
Напротив на лавке сидела дворничихина дочка в платке и валенках. Как
только Семен Иванович пошевелится, девочка принималась шептать: "Боюсь,
боюсь". Он рассердился и опять вышел на двор. В это время послышался крик.
Посредине двора какой-то бритый, плотный человек с крашеными баками кричал
удушенным голосом:
- На Екатерингофском канале лавошники околодошного жарят заживо.
Это было до того страшно, что из подъездов раздались женские взвизги.
Под воротами замахали руками. Человек с баками скрылся. А из тумана
бухало, хлопало, тактактакало.
Семен Иванович вернулся домой и сел на стул. Наступал конец света.
Шатался имперский столп. Страшное слово - Революция - взъерошенной птицей
летало по улицам и дворам. Вот, это оно опять поднимало крик под воротами.
Оно, не угомонясь, гулко стукало из тумана.
Мрачно было на душе у Семена Ивановича. Иногда он вставал, хрустел
пальцами и опять садился. В наружную оконную дырочку свистал ветер,
насвистывал: "Я тебе надую, надую пустоту, выдую тебя из жилища".