"Елена Толстая. Фартовый человек " - читать интересную книгу автора

- Валидовна... - заныл Макинтош.
Старуха только отмахнулась.
Валидовна трудилась на Сортировочной в качестве сторожихи, а Харитина
вела там какие-то учеты и записывала разное разбавленными чернилами на
желтой бумаге, разграфленной жирными линиями, глубоко врезавшимися в плоть
конторской книги. В былое время обе были грузчицами, но потом, "за
старческой немощью", сменили ремесло. Невысокие, мясистые, с могучими
плечами и явственными усами, старухи были похожи между собой, как родные
сестры, хотя сестрами вовсе не являлись и, более того, изначально
принадлежали к разным национальностям. По мнению Макинтоша, усатым старухам
было лет по сто, никак не меньше. Как говорит Кирюшка в редкие минуты
просветления, "посередь вечности времен не бывает".
Юлий возник осенью прошлого года - сомнительный знакомый сомнительного
знакомого; рабочих рук не хватало, поскольку с наступлением новой эпохи руки
преимущественно держались по карманам, порой по своим, но чаще по чужим. А
тут на Сортировочной внезапно появились вагоны, которые следовало
разгрузить, и срочно, поэтому Юлия допустили в замкнутое общество на
Сортировочной. Сомнительный знакомый иссяк чрезвычайно быстро, а Юлий
застрял - в виде чистого осадка. Потом опять временно не стало работы;
тут-то и пошла карточная игра.
Макинтош даже смотреть не мог, как играют, сразу становилось тошно.
Однажды Макинтош играл семнадцать часов кряду. По нужде - и то не вставал.
Как во сне, брал и выкладывал карты; весь мир кругом померк, и все из мира
ушло. Это как внутри математической задачи очутиться, где все ненастоящее.
Мальчик играл с другими беспризорниками на макинтош. Один из его
противников был лет четырнадцати, другие чуть помладше. Макинтошу тогда
было, наверное, лет десять или одиннадцать. И в те дни он еще не был
Макинтошем, а назывался Гришкой-Замухрышкой и безуспешно пытался
переделаться из Замухрышки в Махру.
Вожделенный кус, макинтош, лежал в углу заброшенной камеры хранения.
Точнее, там лежал, уходя головой в уклон подвала, неизвестный покойник, а на
нем как раз и находился этот самый макинтош. Очень прочный, непромокаемый, с
настоящим воротником. Покойника нашли мелкие банщики,[2] но безраздельно
завладеть имуществом по малолетству не сумели, и после нескольких серьезных
разговоров решено было сделать все по-честному и сыграть на добычу в карты.
Гришка потом думал, со смутной благодарностью небесам, что на него в те
часы "нашло" - иначе как бы он выиграл? Под конец он уже все знал про карты,
про соперников, про всю эту искусственную плоскую жизнь, которая имела свое
юркое бытие в пальцах у игроков. Лично для него не осталось ни одного
секрета. Рубашки карт представлялись прозрачными, как и людские мысли.
Гришка прочно угнездился там, внутри карточного мира, и притом в роли царя и
бога, почему и блефовал, не замечая, что блефует, и брал карту, точно зная,
какую берет и для чего.
Открываясь в последний раз, он услышал, как рядом свистят и ругаются,
понял, что выиграл, - и потерял сознание.
Очнулся Гришка оттого, что с покойника кто-то снимал макинтош. Мальчика
будто током подбросило, он захрипел "Не трожь" и сразу распахнул глаза,
полные звериной ярости. Поблизости на корточках сидел человек в бушлате. И
смотрел он не на мертвеца, а на мальчика.
- Это мое, - пробормотал Гришка. - У меня нож есть.