"Лев Николаевич Толстой. Николай Палкин" - читать интересную книгу автора

старое? Теперь уж этого нет больше. Был Николай Палкин. Зачем это
вспоминать? Только старый солдат перед смертью помянул. Зачем раздражать
народ? Так же говорили при Николае про Александра. То же говорили при
Александре про павловские дела. Так же говорили при Павле про Екатерину. Так
же при Екатерине про Петра и т.п. Зачем поминать? Как зачем поминать? Если у
меня была лихая болезнь или опасная и я излечился или избавился от нее, я
всегда с радостью буду поминать. Я не буду поминать только тогда, когда я
болею и все так же болею, еще хуже, и мне хочется обмануть себя. И мы не
поминаем только оттого, что мы знаем, что мы больны все так же, и нам
хочется обмануть себя.
Зачем огорчать старика и раздражать народ? Палки и сквозь строй - все это
уж прошло.
Прошло? Изменило форму, но не прошло. Во всякое прошедшее время было то,
что люди последующего времени вспоминают не только с ужасом, но с
недоумением: правежи, сжигания за ереси, пытки, военные поселения, палки и
гоняния сквозь строй. Мы вспоминаем все это и не только ужасаемся перед
жестокостью людей, но не можем себе представить душевного состояния тех
людей, которые это делали. Что было в душе того человека, который вставал с
постели, умывшись, одевшись в боярскую одежду, помолившись Богу, шел в
застенок выворачивать суставы и бить кнутом стариков, женщин и проводил за
этим занятием, как теперешние чиновники в сенате, свои обычные пять часов и
ворочался в семью и спокойно садился за обед, а потом читал Священное
писание? Что было в душе тех полковых и ротных командиров: я знал одного
такого, который накануне с красавицей дочерью танцевал мазурку на бале и
уезжал раньше, чтобы назавтра рано утром распорядиться прогонянием насмерть
сквозь строй бежавшего солдатататарина, засекал этого солдата до смерти и и
возвращался обедать в семью. Ведь все это было и при Петре, и при Екатерине,
и при Александре, и при Николае. Не было времени, в которое не было бы тех
страшных дел, которые мы, читая их, не можем понять. Не можем понять того,
как могли люди не видать тех ужасов, которые они делали, не видать, если уже
не зверства бесчеловечности тех ужасов, то бессмысленность их. Во все
времена это было. Неужели наше время такое особенное, счастливое, что в наше
время нет таких ужасов, нет таких поступков, которые будут казаться столь же
непонятными нашим потомкам? Нам ясна теперь не только жестокость, но
бессмысленность сжигания еретиков и пыток судейских для узнания истины.
Реб╕нок видит бессмысленность этого; но люди того времени не видели этого.
Умные, уч╕ные люди утверждали, что пытки - необходимое условие жизни людей,
что это тяжело, но без этого нельзя. То же с палками, с рабством. И пришло
время, и нам трудно представить себе то состояние умов, при котором возможно
было такое грубое заблуждение.
Где наши пытки, наше рабство, наши палки? Нам кажется, что их нет, что это
было прежде, но теперь прошло. Нам кажется это оттого, что мы не хотим
понять старого и старательно закрываем на него глаза.
Если мы прямо поглядим на прошедшее, нам откроется и наше настоящее. Если
мы только перестанем слепить себе глаза выдуманными государственными
пользами и благами и посмотрим на то, что одно важно: добро и зло жизни
людей, нам все станет ясно. Если мы назовем настоящими именами костры,
пытки, плахи, клейма, рекрутские наборы, то мы найдем и настоящее имя для
тюрем, острогов, войск с общею воинскою повинностью, прокуроров, жандармов.
Если мы не будем говорить: зачем поминать? и не будем заслонять дел