"Лев Толстой. Так что же нам делать?" - читать интересную книгу автора

двое из них, каждый порознь, как будто сговорились, одними и теми же словами
сказали:
"Мы считаем себя нравственно обязанными это сделать". То же самое
впечатление произвело мое сообщение и на студентов-счетчиков, когда я им
говорил о том, что мы во время переписи, кроме цели переписи, будем
преследовать цель благотворительности. Когда мы говорили про это, я замечал,
что им как будто совестно смотреть мне в глаза, как совестно смотреть в
глаза доброму человеку, говорящему глупости. Такое же впечатление произвела
моя статья на редактора газеты, когда отдал я ему статью, на моего сына, на
мою жену, на самых разнообразных лиц. Всем почему-то становилось неловко, но
все считали необходимым одобрить самую мысль, и все тотчас после этого
одобрения начинали высказывать свои сомнения в успехе и начинали почему-то
(но все без исключения) осуждать равнодушие и холодность нашего общества и
всех людей, очевидно кроме себя.
В глубине души я продолжал чувствовать, что все это не то, что из этого
ничего не выйдет; но статья была напечатана, и я взялся участвовать в
переписи; я затеял дело, и дело само уж затянуло меня.
IV

Мне назначили для переписи, по моей просьбе, участок Хамовнической
части, у Смоленского рынка, по Проточному переулку, между Береговым проездом
и Никольским переулком. В этом участке находятся дома, называемые вообще
Ржанов дом, или Ржановская крепость. Дома эти принадлежали когда-то купцу
Ржанову, теперь же принадлежат Зиминым. Я давно уже слышал про это место,
как про притон самой страшной нищеты и разврата, и потому просил учредителей
переписи назначить меня в этот участок.
Желание мое было исполнено.
Получив распоряжение Думы, я за несколько дней до переписи один пошел
обходить свой участок. По плану, который мне дали, я тотчас же нашел Ржанову
крепость.
Я зашел с Никольского переулка. Никольский переулок кончается с левой
стороны мрачным домом без выходящих на эту сторону ворот; по виду этого дома
я догадался, что это и есть Ржановская крепость.
Спускаясь под гору по Никольской улице, я поравнялся с мальчиками от 10
до 14 лет, в кофточках и пальтецах, катавшихся кто на ногах, кто на одном
коньке под гору по обледеневшему стоку тротуара подле этого дома. Мальчики
были оборванные и, как все городские мальчики, бойкие и смелые. Я
остановился посмотреть на них. Из-за угла вышла с желтыми обвисшими щеками
оборванная старуха. Она шла в гору к Смоленскому и страшно, как запаленная
лошадь, хрипела при каждом шаге. Поравнявшись со мной, она остановилась,
переводя хрипящее дыхание. Во всяком другом месте эта старуха попросила бы у
меня денег, но здесь она только заговорила со мной.
-- Вишь,-- сказала она, указывая на катавшихся мальчиков,-- только
баловаться! Такие же ржановцы, как отцы, будут.
Один из мальчиков в пальто и картузе без козырька услыхал ее слова и
остановился.
Что ругаешься? -- закричал он на старуху. -- Сама ржановская козюлиха!
Я спросил у мальчика:
-- А вы тут живете?
-- Да, и она тут. Она голенищи украла! -- крикнул мальчик и, подняв