"Дилан Томас. Портрет художника в щенячестве " - читать интересную книгу автора

- Пошли, я тебе мою часовню покажу, - сказал Гуилим. Он уже забыл про
загубленного поросенка и завел рассказ про города, в которых побывал
паломником, про Нит, и Бриджент, и Бристоль, и Ньюпорт, где озера, и парки с
аттракционами, и светлые, пестрые, бурлящие соблазнами улицы. Мы шагали
прочь от свинарника и обездоленной свиньи.
- Я на каждом шагу с актрисами знакомился, - рассказывал Гуилим.
Часовня Гуилима была старой ригой, последней перед полем, стлавшимся до
самой реки. Она возвышалась над хутором, стоя на грязном скате. В ней была
одна целая дверь с тяжелым замком, но по обе стороны такие щели, что
свободно можно войти. Гуилим вынул связку ключей, нежно встряхнул, каждый
примерил к замку.
- Самый шик, - сказал он. - Я их в Кармартене ухватил у старьевщика.
В часовню мы вошли через щель.
Пыльный фургон с вымаранным краской именем и крестом из белил на боку
стоял посредине.
- Мой амвон, - сказал Гуилим и величаво на него взошел, переступив
через сломанное дышло. - Ты на сено садись, только учти, тут мыши, - сказал
Гуилим.
Потом он снова добыл из недр самый проникновенный свой голос и
возгласил к небесам, обсиженным нетопырями стропилам и клочьям паутины:
- Господи, благослови меня и благослови этот день, благослови Дилана и
Твою часовню отныне и вовеки. Аминь. Я тут кое-что здорово усовершенствовал.
Я сидел на сене и смотрел, как проповедует Гуилим, и слушал, как
поднимается, ломается, опадает до шепота его голос, вдруг плывет валлийским
распевом, заливается победно, диковато и нежно. Солнце сквозь щель натекало
на его молитвенные плечи, он говорил:
- О, Господи, Ты всегда и везде, Ты в росе на заре и в вечернем морозе,
в городах и весях, в проповеднике и грешнике, в могучем ястребе и воробье.
Ты видишь наши сердца и утробы. Ты нас видишь, когда солнце зайдет. Ты нас
видишь, когда на небе ни звезды, и в могильной тьме, и в глубоких-глубоких
глубинах. Ты всечасно за нами следишь, Ты нас видишь и по темным углам и на
широких просторах, и под одеялом, когда мы громко храпим, и в страшной
черной тени, в страшной черной тени. Все-то Ты видишь. О Господи, Ты прямо,
ей-богу, как кот.
Он разомкнул и уронил руки. Часовня в риге вся затихла, пробитая лучами
насквозь. Некому было вскричать "Аллилуйя" или "Благословенно имя Господне".
Я был еще мал и влюблен в тишину. Снаружи крякнула утка.
- А теперь сбор пожертвований, - сказал Гуилим.
Он вылез из фургона, покопался в сене под ним и протянул мне помятую
жестянку:
- У меня нет настоящей кружки.
Я сунул в жестянку два пенни.
- Обедать пора, - сказал он, и мы без единого слова прошагали обратно к
дому.
Когда мы все доели, Энни сказала:
- Ты уж вечером-то костюмчик хороший надень. Который в полосочку.
Вечер готовился торжественный, потому что мой лучший друг Джек Уильямс
из Суонси приедет на машине со своей богатой матерью и все две недели
каникул Джек будет жить тут вместе со мной.
- А где дядя Джим?