"Дилан Томас. Портрет художника в щенячестве " - читать интересную книгу автора

Он вышел в поле.
- Где же вы?
- На небе! - крикнул Джек.
- Летаем! - крикнул я.
Мы раскинули руки, как крылья.
- Ну тогда вниз летите!
Мы качались и смеялись в ветвях.
- Ах, птички какие, - сказал Гуилим.
Куртки на нас были разодраны, носки мокрые, башмаки облеплены грязью;
лица и руки были зеленые от мха и темные от коры, когда мы спустились к
ужину и взбучке. Энни в тот вечер не очень ярилась, только обозвала меня
обормотом, сказала, что и не знает, как она будет теперь в глаза миссис
Уильямс глядеть, а Гуилим мог бы уж присмотреть за нами. Мы строили Гуилиму
рожи, насыпали ему соли в чай, но он сказал после ужина:
- Можете зайти в часовню, если хотите. Перед самым сном.
Он зажег свечу на амвоне. Маленький огонек в большой риге. Нетопырей
уже не было. Тени вверх тормашками свешивались со стропил. Гуилим был уже не
мой двоюродный брат в воскресном костюме, а кто-то высокий, чужой, похожий
на лопату в плаще, и с глубоким-глубоким голосом. Солома была живая. Я думал
про эту проповедь: за нами следят, следят за сердцем Джека, примечают каждое
слово Гуилима, и мой шепот - "смотри-ка, там глазки" - запомнится навсегда.
- А теперь я буду принимать исповедь, - сказал с фургона Гуилим.
Мы стояли с Джеком, без шапок, в кругу свечи, и я чувствовал, как
дрожит Джек.
- Ты первый. - Палец Гуилима, такой яркий, будто он его поджег на
свече, был устремлен в меня, и, подняв голову, я шагнул к амвону.
- Ну, исповедуйся, признавайся, - сказал Гуилим.
- В чем признаваться-то?
- Что делал, самое плохое.
Из-за меня выпороли Эдгара Рейнольдса, потому что я у него стащил
домашний урок, я воровал у мамы из сумочки; я воровал из сумочки у Гуиннет;
за три посещения библиотеки я украл там двенадцать книг и выбросил в парке;
я выпил стакан своей мочи, чтобы узнать, какая она на вкус; я бил собаку
палкой, пока она не упала на землю, и она лизала потом мою руку; я
подглядывал с Дэном Джонсом в замочную скважину, как моется их работница; я
порезал перочинным ножом коленку, вымазал кровью платок и сказал, что кровь
из уха, и притворялся больным и пугал маму; я спустил брюки и так показался
Джеку Уильямсу; я смотрел, как Билли Джонс насмерть забивал голубя кочергой,
и я хохотал и потом блевал; мы с Седриком Уильямсом прокрались в дом к
миссис Сэмюэлс и залили ей простыню чернилами.
Я сказал:
- Ничего я плохого не делал.
- Давай, давай исповедуйся, - сказал Гуилим. Он хмурился.
- Не могу! Не могу! - сказал я. - Ничего я плохого не делал.
- Исповедуйся!
- Не буду я! Не буду!
Джек заплакал. Сказал:
- Я хочу домой.
Гуилим открыл дверь часовни, и мы прошли за ним во двор, мимо черных,
кособоких сараев, к дому, и Джек всю дорогу ревел.