"Александр Торик. Флавиан ("Воцерковление" #2) " - читать интересную книгу автора

"колодцевого" расположения бльшинства многоэтажек, при-мешиваются радостная
матерная ругань и крики напившейся "Клинского" и других сортов пива
"продвинутой" молодёжи, грохот мусоровозов, регулярная дробь отбойного
молотка со стороны хронически ремонтирующейся теплотрассы, топот соседей и
грохот пере-двигаемой ими мебели над головой. "Лирическую ноту" вносят вопли
психически больной соседки за стеной слева, мерзкое шипение Бори Моисеева
про то, что он "не такой как все" из квартиры соседа той же "ориентации" за
стеной справа (вот ведь придумали же слово "ориентация", звучит также
невинно, как кружок спортивного ориентирования по компасу на пересечённой
местности). Плюс завывания лифта и, особо музыкальные звуки мусоропровода,
когда по нему летят, разбиваясь, бутылки и прочие звонкие предметы.
Словом, тьфу - городским жителям рассказывать ни к чему - сами знают, а
сельским об этом лучше и не знать (или наоборот - знать, чтобы ещё раз
подумать, прежде чем рваться в город за комфортом и деньгами).
Так вот, проснувшись на чердаке у лесника Семёна, мой мозг, привычно
изготовившийся к отражению шумовой атаки города, вдруг растерялся от
отсутствия необходимости влючать какие-то свои защитные механизмы, без
которых психика горожанина разрушалась бы со скоростью падающего самолёта.
Звуки, которые обласкали мой слух при пробуждении, были чудной
божественной симфонией, в которую вплетались: щебетание и пение разноголосых
птиц, тихий шорох ленивого ветерка по крыше над моей головой, поскрипывание
колодезного ворота и звон воды, льющейся в подставленное ведёрко.
Далёкий крик петуха вносил свою мажорную нотку в рассыпчатое шуршание
берёзовых ветвей, стрекот кузнечиков, приглушённо-солидное гудение пушистого
шмеля, ревизующего остатки пыльцы в подсохших васильках над моей головой.
И, сквозь все эти, убаюкиваще-ласкающие звучания,
умильно-проникновенной мелодией, подобно робкому ручейку, протекал кроткий
голосок Нины, Семёновой жены, напевающий что-то щемяще-церковное: - Царица
моя преблага-а-а-ая...
Добавить к запахам и звукам весёлые солнечные лучики, пронизыващие
полусвет чердака, лоскуток голубизны утреннего неба в открытом световом
окошке, свисающие со стропил букеты сушёных трав и цветов, прабабушкинскую
расписную прялку вместо ночного столика, и вы, возможно, поймёте что
проснулся я в сказке. Вниз я спустился нехотя.
- Доброго утречка вам, Алексей, как вас по батюшке величать? -
загорелое лицо Нины светилось искренним радушием.
- Просто Лёша, Ниночка, Бога ради! Мы ведь с вами небось, одногодки.
- Вряд ли, Алексей, мне через месяц пятьдесят шесть, стукнет, если даст
Господь дожить! А вам-то, поди, и пятидесяти нет?
- Сорок пять вот недавно исполнилось. Ниночка! Как же вы умеете так
молодо выглядеть? Наверное диету какую-нибудь народную знаете?
- Что вы, Лёша! Пост да молитва - вот вся наша диета. Просто здесь
жизнь здоровая, воздух чистый, вода колодезная, пища без химии. Если водку
не пить постоянно да не грешить стараться, так и выглядишь лучше и живёшь
дольше. Я-то - грешница окаянная, а вот бабушка моя, Софья, Царство ей
Небесное, до ста двенадцати годов дожила, а прабабушка Матрона до ста
восемнадцати. Та вообще праведница была, молитвенница великая. Она
слепенькой родилась, по старым, крестьянским понятиям - не работница. А, раз
не работница - значит Богу молись за всю семью, отрабатывай своё
прокормление. Она так с детства к храму и привыкла, сперва её туда за ручку