"Уильям Тревор. Рассказы" - читать интересную книгу автора

"ребенка" остаток своих дней. Но этот абсурдный, какой-то дикий конец, в
сущности, плата - хотя Тревор нигде об этом прямо не говорит - за эгоизм,
который всегда был нормой существования мисс Ифосс. Эта женщина в свое время
"даже родила ребенка". Он умер, но она не слишком убивалась. Правда,
странное в таких обстоятельствах спокойствие заставило возлюбленного мисс
Ифосс по-новому взглянуть на нее. Без шума и скандала в один прекрасный день
он собрал вещи - и был таков. Но и тут мисс Ифосс быстро утешилась: жизнь ее
была слишком полна телефонными звонками, поездками, фильмами. Обделившая
сама себя, мисс Ифосс искренне считала, что у нее-то все в порядке.
Человеческая неполноценность, духовная ущербность и даже какая-то
психическая и нравственная извращенность есть и в Даттах, "будущих
родителях" мисс Ифосс. Не случайно один из персонажей рассказа называет их
"поганками". Дело даже не в том, что они внешне отталкивающи. Формально
Датты - "маленькие люди", те, к кому с такой заботой и состраданием
относились и русские классические писатели, и их английские собратья по
перу. Но и "маленькие люди", как в свое время показал А. П. Чехов, бывают
разными. Могут они быть, несмотря на свое униженное положение, духовно
высокими, а могут, как чеховский чиновник ("Смерть чиновника"), дрожать от
сознания своей ничтожности, а потому подличать и пресмыкаться.
Детали, к которым прибегает Тревор, особенно если их правильно
расшифровать, помогают увидеть истинное отношение автора к героям. Здесь
Тревор - последователь Чехова и, безусловно, ученик Джойса, который оказал
на него значительное влияние, особенно в поэтике. Вовсе не случайно
утонченный, изысканный, "сложный" Атридж ("Сложный характер") любит
"Тангейзера" Вагнера и читает "Нортенгерское аббатство" Джейн Остен. Опера,
прославляющая необоримость и величие любви, плохо вяжется с внутренним
обликом себялюбца Атриджа, которому молодая жена еще в пору их медового
месяца, задыхаясь от бешенства, бросала в лицо: "Мерзкий старый сухарь!"
Таким же ироническим комментарием становится и упоминание романа Остен,
которая осуждала подобных Атриджу - самовлюбленных, деланных, неестественных
людей.
Некоторая заданность сюжета, обнаженность конструкции повествования не
смущают Тревора. Фактическое правдоподобие легко приносится им в жертву,
если, нарушив его, можно высветить обычное и привычное. В таких случаях
деталь нередко становится символом, как, например, в рассказе "Любовники
минувших лет". Ванна - жестокий символ, к которому обращается Тревор, давая
и скупую характеристику "пританцовывающим 60-м". Только в этой
искусственной, фарсовой, бурлескной ситуации чувствовали себя людьми герои
рассказа. Но вот они попытались ступить на землю. Перебивались в дешевенькой
квартирке, попробовали ради экономии жить с матерью Мари, стопроцентной
мещанкой, которая не могла смириться с тем, что у ее дочери связь с женатым
мужчиной, и ела их поедом. Раскрепощение оказалось мифом, таким же
несбыточным, как поездки в далекие страны, которые рекламировал в своем бюро
путешествий герой. Реальностью была мало чем изменившаяся, несмотря на все
разговоры о вседозволенности, мораль обывателей, ревниво оберегающих свои
доходы и толкающих героиню, "соблазнительную, как подружки Джеймса Бонда",
на брак с пивоваром.
В рассказе "За чертой", который весь построен на контрастах (например,
идиллическая красота ирландской природы и кровавая история страны;
безупречность поведения и внешности хозяев отеля и их внутренняя холодность;