"Юрий Трифонов. Опрокинутый дом" - читать интересную книгу автора

НЕДОЛГОЕ ПРЕБЫВАНИЕ В КАМЕРЕ ПЫТОК


Ранней весной 1964 года, когда я еще болел неизжитой любовью к спорту,
вел таблицы чемпионатов, знал на память лучших игроков "Флорентины" и
"Манчестер Юнайтед", когда мне казалось, что о спорте можно писать так же
всерьез, как, скажем, о гробнице Лоренцо Медичи во Флоренции, когда я
только что выпустил легендарный фильм о хоккее и не испытывал никакого
стыда, я приехал с группой спортивных журналистов в Тироль, жил в горной
деревне неподалеку от Инсбрука и по утрам ездил автобусом на соревнования.
В Инсбруке происходила Олимпиада. Кто там выигрывал, кто проигрывал, я не
помню. Вся эта ерунда забылась. Не помню ни одной фамилии тогдашних
спортсменов, но вот что помню: ослепительный снег на склонах, режущую
голубизну, свежесть воздуха, запах кофе, хозяина, который прищуривался и
сухими губами выдавливал: "Morgen". Бывало лень ехать в город, я оставался
в отеле и смотрел соревнования по телевизору. В пустом холле на столе
лежали толстые в якобы старинных, кожаных переплетах книги: Gastebucher.
То, что у нас называется книги отзывов. От нечего делать я листал их и
наслаждался немецким простодушием. Книги велись с двадцать девятого года,
когда возникла гостиница в деревне Штубенталь. Все надписи были похожи:
благодарность хозяину, хвала горам, снегу, вину, девушкам, подбору
пластинок для музыкального автомата. Я дошел до аншлюса: ничего не
изменилось, те же восторги по поводу снега, воздуха, девушек. Вот и война:
судя по надписям, здесь отдыхали раненые немецкие офицеры, но и от них
нельзя было ничего узнать, кроме восхищения природой, девушками,
итальянским вином, испанскими апельсинами. Однажды мелькнула
патриотическая надпись: "Alles wagen, England schlagen!", то есть
"Решиться на все, побить Англию". Маленькими буквами карандашом кто-то
приписал сверху: "England hat ihnen stark geschlagen!", то есть "Но Англия
побила вас крепко". И еще более позднее зеленым фломастером: "O, sie gute
arme Idioten!" Но неизвестно к кому это относилось: к побитым немцам или к
тем, кто радовался победе. И это было все, что касалось войны. Дальше
продолжалось то же самое: лыжи, солнце, счастье, Erbbmiss. Хозяину мы были
не по душе. Ему заплатили деньги, он нас терпел. В разговоры не вступал.
Единственное, что мы слышали от него, было сквозь стиснутые зубы
"Morgen!".
Но все равно мне нравились снежные горы, долина, громадный мост через
пропасть, запах кофе по утрам, нравилось то, чем я так безумно и
бессмысленно увлекался, чем были полны газеты, о чем я писал ночами, а в
полдень кричал по телефону в Москву, и лишь одно портило настроение:
присутствие в нашей группе Н. Он вынырнул из моего давнего прошлого.
Разумеется, я знал, что он существует, и натыкался на его фамилию в
газетах, я встречал его изредка то здесь, то там, мы оба делали вид, что
мало знакомы или же, если сталкивались нос к носу, едва кивали и проходили
мимо, хотя когда-то были дружны, нам нравилась одна девушка, но она ни при
чем, девушка была совершенно непричастна ко всей истории, которая
случилась четырнадцать лет назад, но дело вот в чем: все годы мы жили, не
касаясь друг друга. Он работал на радио, я сидел дома. Мне казалось, я его
исчерпал навсегда. И вдруг он возник в Инсбруке. От спорта Н. всегда был
далек. Какого дьявола он оказался в нашей стае? В первую минуту, когда