"Эльза Триоле. Иветта" - читать интересную книгу автора

тумбочке горел ночник под синим абажуром. На стульях валялась снятая одежда,
старый халат, с которым папа не желал расстаться - старые вещи особенно
хорошо греют, - и мамино шерстяное белье... На тумбочке у изголовья папы
лежали очки в золотой оправе, рядом - книжка и много коробочек и пузырьков с
лекарствами. Золотые карманные часы висели на стене в туфельке, которую
Иветта вышила крестиком, когда едва еще умела держать в руках иголку; часы
подвешивали к пятке, а цепочка пряталась в носке туфельки. У изголовья мамы
на мраморной доске тумбочки лежали шпильки и гребенки, кольца и часики,
которые тикали в предписанной военным положением тишине. Здесь можно было
отдохнуть по-настоящему, здесь мать снимала корсет, а отец позволял себе
пожаловаться на боли в желудке, здесь хотелось укрыться, когда бывало
тоскливо и одолевала усталость, здесь родилась Иветта, здесь отец ворочался
с боку на бок, если к концу месяца приходилось туговато, здесь на вышитом
разноцветной шерстью коврике перед кроватью Иветта играла, пока мама
одевалась! вот этот трехстворчатый полированный зеркальный шкаф видел, как
портниха примеряла Иветтс платья и как взрослела Иветта...
Иветта усаживалась на край двуспальной кровати, и только в слепоте
родительской можно было не заметить, каким оживлением светилось се лицо, как
блестели глаза, как прекрасны были губы, с которых стерлась помада, а
очертания лба и щек выступали резче, обнаженнее.
- Повеселилась, девочка? - спрашивал отец, тощий, длинный, словно
жердь, - лицо его белело среди белых подушек; мать звонко чмокала Иветту в
обе щеки. На волосы мадам Валлон, все еще белокурые, была надета сетка, а
фланелевая рубашка на ее телесах напоминала бурдюк с водой.
Иветта рассказывала содержание картины, которую видела, и последние
слухи об окончании войны, о приходе или уходе немцев.
- Сегодня вечером англичане сообщили... - начинал отец.
А мать жаловалась, что папа совсем помешался на радио, когда у нас
такие соседи... и, кроме того, прохожие... Иветта шла на кухню приготовить
липовый чай и подавала его на подносе с печеньем или конфетами, принесенными
из кино. Потом она тушила свет, а мама продолжала жаловаться, что папа ведет
себя неосторожно, каждый день забывает плотно задвигать занавеси у себя в
кабинете и в конце концов дождется, что немцы выстрелят в окно. Иветта
закрывала за собой дверь.
- Ты не находишь, мамочка, что наша девочка с каждым днем хорошеет? -
спрашивал папа в темноте, поворачиваясь на бок.
- Дочка у нас просто клад - красивая, и милая, и ласковая, - вторила
мать. - Покойной ночи, папочка.
Иветта быстро раздевалась, ложилась, тушила свет, чтобы скорее
предаться воспоминаниям о прошедшем вечере. Вчера ее спутником был Пьер,
сегодня - Жак... Впрочем, не все ли равно, Пьер, или Жак, или еще
кто-нибудь, - все они были одинаково милы с ней и ко всем она относилась
одинаково хорошо. Родители правильно говорили, что Иветта не только
красивая, но и добрая, ласковая девушка... Ей исполнилось уже двадцать лет,
но что-то детское, умилительно детское сохранилось у нес и в округлости щек,
и в ямочках на руках, и в манере небрежно втыкать гребень в свои густые
черные волосы, и в простодушии, с каким она выставляла напоказ голые
коленки, и в любовании своей грудью и бедрами, имевшими для нее прелесть
новизны. А между тем грудь у нее была вполне развившаяся, и губы она
красила, точно взрослая. Как чудесно сверкали между этими красными губами