"Лев Троцкий. История русской революции, т. 1" - читать интересную книгу автора

Такими словами князь Щербатов оценивал в августе 1915 года то правительство,
в котором он сам состоял министром внутренних дел. "Если только обставить
все прилично и дать лазейку, - говорил министр иностранных дел Сазонов, - то
кадеты первые пойдут на соглашение. Милюков - величайший буржуй и больше
всего боится социальной революции. Да и большинство кадетов дрожат за свои
капиталы". С своей стороны, и Милюков считал, что прогрессивному блоку
придется "кое в чем поступиться". Торговаться готовы были, следовательно,
обе стороны, и дело казалось совсем на мази. Но 29 августа премьер
Горемыкин, отягощенный годами и почестями бюрократ, старый циник, делавший
политику меж двух гранпасьянсов и отговаривавшийся от всяких жалоб тем, что
война его "не касается", выехал в ставку к царю с докладом и вернулся с
сообщением, что все и вся должны оставаться на месте, кроме строптивой Думы,
которая должна быть распущена 3 сентября. Чтение царского указа о роспуске
Думы было выслушано без единого слова протеста: депутаты прокричали царю
"ура" и разошлись.
Каким же образом царское правительство, ни на кого, по собственному
признанию, не опиравшееся, продержалось после этого еще свыше полутора лет?
Временные успехи русских войск оказали несомненно свое действие,
подкрепленное действием благодатного золотого дождя. Успехи на фронте,
правда, скоро прекратились, но прибыли в тылу продолжались. Однако главная
причина упрочения монархии за двенадцать месяцев до ее низвержения
коренилась в резкой дифференциации народного недовольства. Начальник
московского охранного отделения доносил о поправении буржуазии под влиянием
"страха пред возможностью революционных, после войны, эксцессов": во время
войны, как видим, революция все еще считалась исключенной. Промышленников
тревожило, сверх того, "заигрывание некоторых руководителей
военно-промышленных комитетов с пролетариатом". Общий вывод жандармского
полковника Мартынова, для которого не бесследно прошло профессиональное
чтение марксистской литературы, гласил, что причиной некоторого улучшения
политической обстановки является "все более и более прогрессирующая
дифференциация общественных классов, вскрывающая резкие противоречия в их
интересах, особенно остро чувствуемые в переживаемое время".
Роспуск Думы в сентябре 1915 года был прямым вызовом буржуазии, а не
рабочим. Но в то время как либералы расходились при криках "ура", правда, не
очень восторженных, рабочие Петрограда и Москвы ответили стачками протеста.
Это еще более охладило либералов: они пуще всего боялись вмешательства
непрошеного третьего в их семейный диалог с монархией. Но что делать дальше?
Под легкое ворчанье левого крыла либерализм остановил свой выбор на
испытанном рецепте: стоять исключительно на легальной почве и сделать
бюрократию "как бы ненужной" путем выполнения патриотических функций. Список
либерального министерства пришлось во всяком случае отложить.
Положение тем временем ухудшалось автоматически. В мае 1916 года Дума
была снова собрана, но никто, собственно, не знал зачем. Призывать к
революции Дума во всяком случае не собиралась. А кроме этого ей нечего было
сказать. "В этой сессии, - вспоминает Родзянко, - занятия шли вяло, депутаты
неисправно посещали заседания... Постоянная борьба казалась бесплодной,
правительство ничего не хотело слушать, неурядица росла, и страна шла к
гибели". В страхе буржуазии перед революцией и в бессилии буржуазии без
революции монархия почерпала в течение 1916 года подобие общественной опоры.
К осени положение еще более обострилось. Безнадежность войны стала