"Лев Троцкий. История русской революции, т. 1" - читать интересную книгу автора

очевидной для всех, возмущение народных масс грозило вот-вот перелиться
через край. Атакуя по-прежнему дворцовую партию за "германофильство",
либералы считали в то же время необходимым прощупать шансы мира, подготовляя
свой завтрашний день. Только так и объясняются стокгольмские переговоры
одного из вождей прогрессивного блока, депутата Протопопова, с немецким
дипломатом Варбургом в Стокгольме осенью 1916 года. Думская делегация,
нанесшая дружественные визиты французам и англичанам, могла без труда
убедиться в Париже и Лондоне, что дорогие союзники намерены во время войны
выжать из России все жизненные соки, чтобы после победы сделать отсталую
страну главным полем своей экономической эксплуатации. Разбитая Россия на
буксире победоносной Антанты означала бы колониальную Россию. Русским имущим
классам не оставалось иного выхода, как попытаться высвободиться из слишком
тесных объятий Антанты и найти самостоятельный путь к миру, использовав
антагонизм двух могущественных лагерей. Свидание председателя думской
делегации с немецким дипломатом, как первый шаг на этом пути, означало и
угрозу по адресу союзников с целью добиться уступок, и прощупывание
действительной возможности сближения с Германией. Протопопов действовал в
согласии не только с царской дипломатией, - самое свидание происходило в
присутствии русского посла в Швеции, - но и со всей делегацией
Государственной думы. Попутно либералы преследовали этой разведкой
немаловажную внутреннюю цель:
положись на нас, намекали они царю, и мы тебе устроим сепаратный мир
лучше и надежнее Штюрмера. По плану Протопопова, т. е. его вдохновителей,
русское правительство должно было известить союзников "за несколько месяцев
вперед", что вынуждено прекратить войну, причем если бы союзники отказались
от ведения мирных переговоров, Россия должна была заключить сепаратный мир с
Германией. В своей исповеди, написанной уже после революции, Протопопов
говорит как о чем-то само собою разумеющемся: "Все разумные люди в России, в
числе их едва ли не все лидеры партии "народной свободы" (ка-де), были
убеждены, что Россия не в состоянии продолжать войну".
Царь, которому Протопопов по возвращении докладывал о поездке и
переговорах, отнесся к идее сепаратного мира с полным сочувствием. Он только
не видел оснований привлекать к этому делу либералов. То, что сам Протопопов
мимоходом включился в состав дворцовой камарильи, порвав с прогрессивным
блоком, объясняется личным характером этого фата, влюбившегося, по
собственным словам, в царя и царицу и заодно - в неожиданный портфель
министра внутренних дел. Но эпизод протопоповской измены либерализму
нисколько не меняет общего смысла либеральной внешней политики как сочетания
жадности, трусости и вероломства.
1 ноября снова собралась Дума. Напряжение в стране стало невыносимым.
От Думы ждали решительных шагов. Надо было что-нибудь сделать или, по
крайней мере, сказать. Прогрессивный блок снова оказался вынужден прибегнуть
к парламентским обличениям. Перечисляя с трибуны главнейшие шаги
правительства, Милюков каждый раз спрашивал: "Глупость это или измена?"
Высокие ноты взяты были и другими депутатами. Правительство почти не нашло
защитников. Оно ответило по-своему: речи думских ораторов были запрещены для
печати. Они разошлись поэтому в миллионах экземпляров. Не было
правительственной канцелярии не только в тылу, но и на фронте, где не
переписывались бы запретные речи, нередко с дополнениями, отвечавшими
темпераменту переписчика. Резонанс прений 1 ноября был таков, что обдал