"Евгений Трубецкой. Три очерка о русской иконе" - читать интересную книгу автора

-- та несравненная радость, которую она возвещанет миру. Теперь, когда икона
оказалась однним из самых красочных созданий живопинси всех веков, нам часто
приходится слышать об изумительной ее жизнерадостности; с другой стороны,
вследствие невозможности отвергать присущего ей аскетизма, мы стоним перед
одной из самых интересных загандок, какие когда-либо ставились перед
худонжественной критикой. Как совместить этот аскетизм с этими нео0ычайно
живыми краснками? В чем заключается тайна этого сочентания высшей скорби и
высшей радости? Понять эту тайну и значит - ответить на оснновной вопрос
настоящего доклада: какое понимание смысла жизни воплотилось в наншей
древней иконописи.
Безо всякого сомнения, мы имеем здесь две тесно между собой связанные
стороны одной и той же религиозной идеи: ведь нет Пасхи без Страстной
седмицы, и к радости всеобщего воскресения нельзя пройти мимо животворящего
Креста Господня. Поэтому в нашей иконописи мотивы радостные и скорнбные,
аскетические, совершенно одинаково необходимы. Я остановлюсь сначала
на
последних, так как в наше время именно аскентизм русской иконы всего больше
затруднянет ее понимание.
Когда в XVII веке, в связи с другими цернковными новшествами, в русские
храмы вторглась реалистическая живопись, следонвавшая западным образцам,
поборник древннего благочестия, известный протопоп Авванкум в замечательном
послании противополангал этим образцам именно аскетический дух древней
иконописи. "По попущению Божию умножилось в русской земле иконного письнма
неподобного. Изографы пишут, а власти соблаговоляют им, и все грядут в
пропасть погибели, друг за другом уцепившеся. Пишут Спасов образ Эммануила
-- лицо одутлованто, уста червонные, власы кудрявые, руки и мышцы толстые;
тако же и у ног бедра толнстые, и весь яко немчин учинен, лишь сабли при
бедре не написано. А все то Никон враг умыслил, будто живых писати... Старые
добнрые изографы писали не так подобие святых лицо и руки и все чувства
отончали, измож-дали от поста и труда и всякие скорби. А вы ныне подобие их
изменили, пишете таковых же, каковы сами".⁵*
Эти слова протопопа Аввакума дают класнсически точное выражение одной
из важннейших тенденций древнерусской иконопинси; хотя следует все время
помнить, что этот ее скорбно аскетический аспект имеетлишь подчиненное и
притом подготовительное значение. Важнейшее в ней, конечно, - рандость
окончательной победы Богочеловека над зверочеловеком, введение во храм всего
человечества и всей твари; но к этой радоснти человек должен быть
подготовлен подвингом: он не может войти в состав Божьего хранма таким,
каков он есть, потому что для неонбрезанного сердца и для разжиревшей,
санмодовлеющей плоти в этом храме нет места: и вот почему иконы нельзя
писать с живых людей.
Икона - не портрет, а прообраз грядущенго храмового человечества. И,
так как этого человечества мы пока не видим в нынешних грешных людях, а
только угадываем., икона может служить лишь символическим его изображением.
Что означает в этом изобранжении истонченная телесность? Это - резнко
выраженное отрицание того самого бионлогизма, который возводит насыщение
плоти в высшую и безусловную заповедь. Ведь именно этой заповедью
оправдывается не только грубо-утилитарное и жестокое отноншение человека к
низшей твари, но и право каждого данного народа на кровавую раснправу с
другими народами, препятствующинми его насыщению. Изможденные лики свянтых