"Евгений Трубецкой. Воспоминания " - читать интересную книгу автора

сближения между образованными классами и народом: была твердая почва для
общения, был и общий язык для взаимного понимания. Оно и понятно: цель
войны - освобождение своих православных от иноверных мучителей - была
непосредственно понятна народным массам, а потому всякий образованный
человек, который говорил с простым крестьянином и солдатом на эту тему, был
для него свой. Этим объясняется и тот факт, что русский солдат в то время
делал чудеса, которые после этого, к сожалению, не повторялись. Из всех
описаний военных действий под Плевной, на Шипке и в особенности зимнего
перехода через Балканы. мне врезалась в память одна черта: все описывавши
свидетельствовали, что солдаты и офицеры были тогда одно. Общие страдания и
лишения не вызывали ни ропота, ни [27] взаимных подозрений, не отталкивали
их друг от друга, а, наоборот, сближали. И это потому, что не было сомнений
в правде и святости того общего дела, которому служили те и другие. А между
тем в те дни, когда интендантство одевало солдат куда хуже, чем теперь, и
кормило их гнилым мясом, да червивыми сухарями, сколько было поводов
обвинять власть в предательстве! К какими только подозрениям не давали
повода тяжелые неудачи в начале войны, вызванные плохой организацией и
непростительными ошибками начальства, совершенно не знавшего сил противника.
Но патриотизм солдата и офицера выдержал тогда самые тяжкие испытания,
потому что он утверждался на крепкой духовной основе!
Настроение фронта находилось в полном соответствии с настроением тыла.
В начале войны я наблюдал это настроение в Москве, потом в деревне в
Московской губернии, потом в Калуге, где, вследствие переезда туда моей
семьи, я поступил в гимназию с осени 1877 года. И за весь год войны я не
помню ни одного проявления той деморализации, которая замечалась в дни войны
японской или в дни наших неудач во время великой европейской войны. Я помню
энтузиазм в начале войны, когда в городах и деревнях жадно ловили известия,
восторженно приветствуя всякий героический подвиг и устраивая триумфальные
встречи поездам с ранеными. Потом я вспоминаю минуты тяжкой скорби и
мучительной тревоги во время плевненских неудач и шипкинских дней, когда,
казалось, русская армия находится на волоске от гибели. Одни молились,
другие приходили в ярость, говоря о преступном легкомыслии властей, третьи
безмолвно и тихо страдали.
И все, кто мог, жертвовали и помогали устройству санитарной помощи.
Словом, это было то настроение, которое всем нам так знакомо по 1914 году.
Но той апатии и индифферентизма, [28] которые замечались в более поздние
даты великой европейской войны, не было и следа. Все время чувствовалось
бодрое настроена молодой, свежей и крепкой нации, которая не слишком
доверяет своему правительству и даже, по русскому обычаю, отчасти его
критикует, но за то полна веры в себя и в свое будущее.
Деморализация пришла уже потом, после окончания победоносной войны,
когда победоносные войска наши были остановлены у ворот Константинополя
враждебным нам вмешательством Англии и Австрии, которое грозило уничтожить
все результаты наших побед! Тогда русское общество не могло простить
Александру II-ому, зачем он внял этим угрозам. Его обвиняли в малодушии и
бесхарактерности. Осуждали и великого князя главнокомандующего, который, по
мнению многих, должен был дерзнуть, ослушаться приказа и на свой страх и
риск войти в Константинополь. Деморализация достигла крайнего предела, когда
малярия и тиф во время стоянки в Сан-Стефано, у ворот Константинополя, стали
косить больше жертв, чем неприятельское оружие во время войны, и в это время